Лев Разгон - Рощаковский

- Развалилась империя. Да-с. Ну, эти субчики - министры, начальники департаментов, сенаторы - все они гроша ломаного не стоили. Без роду, без племени, живут от казны, ни достоинства, ни чести - зависят только от службы, от карьеры. И ради неё - на все готовы. Говорят и делают только то, что может понравиться государю, государыне, великим князьям. Да что там - государевой фамилии! Всякой сволочи хотят нравиться, если только это может помочь им удержаться. Распутину - Распутину! Иллиодору - Ил-лиодору! Иоанну Кронштадтскому - и ему!.. О России - никто не думал! Ну, а коренные русаки, настоящая русская-то аристократия, они плевать хотели! Служить им - без на-добностей, денег не нужно, да ещё и унижаться не привыкли. И повыродились, конечно, многие. А эти - засранцы из купцов, так и вовсе ничегошеньки не поняли. Думали, что можно годами играть в парламент. Научился, болван, сухой херес пить за обедом и думает, что уже спикером стать может! ^

- Да вы - марксист настоящий!

- Монархист я, батенька, а не марксист! Вашего этого Маркса и не читывал никогда и читать не буду. Все ждут умных советов от евреев! Каждый губернатор держал около себя умного еврея, советовался с ним, себе не верил, других русских считал глупее... Конечно, евреи - народ умный, огонь и воду прошел, так ведь если считать, что ум от страданий, то русские не глупее должны быть! А ваш Маркс - он у вас, как умный еврей при губернаторе... Да-с. Разваливается Россия. И каждый от неё урвать хочет, хоть чем-нибудь поживиться... Бардак я застал в Петрограде поистине вавилонский. Служить некому, да и незачем...

И Рощаковский немедля уехал из России. Он стал первым эмигрантом. Он прибыл в Стокгольм почти одновременно с приездом в этот город маленькой группы политических эмигрантов, ехавших в Россию из Швейцарии, через воюющую Германию, в "пломбированном вагоне"... Рощаковский - с его знаниями, энергией и репутацией - довольно быстро нашел себе высокооплачиваемую работу в судостроительной фирме, казалось, что он навсегда отошел от какой бы то ни было политической деятельности.

Пока не началась гражданская война. Здесь он занял позицию настолько странную для человека его убеждений, что к нему приезжали убеждаться в том, что это так - делегаты от Колчака, от Деникина. Технический директор судостроительной фирмы начал выступать в печати, на собраниях, писать брошюры и страстные статьи, обращаться к русским офицерам в белых армиях... Рощаковский всех их убеждал, что победа "белого дела" означает полное крушение России как суверенного и великого государства. Победа белогвардейцев означает, что Россия станет на десятки, если не на сотни лет - фактической колонией иностранцев. Что за победу в гражданской войне бывшие правящие классы заплатят страшной ценой расчленения империи и полной потерей независимости. И что в России есть лишь одна сила, способная сохранить единую и неделимую Россию,большевики. Только победа большевиков может сохранить Российскую империю и воссоздать, да и расширить её могущество.

Фирма уволила своего директора, впавшего в большевизм, имя его было проклято как изменника, в него стреляли белогвардейцы, а Рощаковский упрямо отбивался от всех нападок и заключал пари с теми представителями шведской аристократии, которым было смешно и весело продолжать дружить с этим взбесившимся русским.

В начале тридцатых годов овдовевший Рощаковский, совершенно одинокий, не имевший детей, дико страдавший от ностальгии,- попросился на Родину. В Москве его приняли с редким почтением. Он был назначен главным консультантом по военному судостроению, ему дали почти все, что могли дать: высокое жалование, квартиру, пайки, машину... С ним беседовал Сталин, он бывал часто у Ворошилова. В 1937 году его, натурально, посадили и после того, как долго держали в тюрьме без допросов, постановлением "Особого совещания" дали пять лет как СОЭ - "социально опасному элементу". В этом качестве я его и застал в этапной камере Бутырской тюрьмы.

Рощаковский был мне бесконечно интересен. Настолько, что я почти все время проводил в разговорах с ним. Он был для меня настоящим открытием. Начать с того, что впервые я понял, что значит быть "воспитанным человеком". И не в том дело, что все, что этот старик делал,- было изящно, красиво, элегантно. Он ел деревянной ложкой тюремную баланду так красиво, что невозможно было отвести глаз... В дикой и омерзительной жизни огромной камеры, набитой людьми, которые тут же, при всех, едят невкусную пищу, отрыгивают, мучаются распирающими их газами, пользуются вонючей парашей, отравляют воздух зловонием немытых потных тел - в этой обстановке Рощаковский вел себя так, что ничто в нем не раздражало окружающих. Не оскорбляло слуха, зрения - ничего! Он был прост, совершенно естествен в обращении с любым человеком, в нем не было ни тени фамильярности, высокомерия, желания подладиться под собеседника или же чем-то его унизить, загнать в угол эрудицией, опытом...