Ал Разумихин - Короткая жизнь

Утром довольно легко я отыскал нужный адрес. За шеренгой высоких каштанов белел вымощенный каменными плитами тротуар и, чуть отступя в глубину, розовел в палисаднике приземистый особняк. На входной двери- листок картона, на котором напечатано всего одно слово - "Типография". Это и была резиденция господина Каравелова. Звонка я не нашел, постучал, и дверь мне открыл господин, от которого буквально веяло интеллигентностью. Это и был не кто иной, как Каравелов, редактор самой свободолюбивой болгарской газеты.

- Я ищу "Свободу", - сказал я.

- Она перед вами, - улыбнулся он.

Хочу заметить, что в этой фразе не было никакой нарочитости, как не было в ней и символики. Каравелов вовсе не олицетворял в своем лице свободус таким же успехом Катков мог сказать: перед вами "Московские ведомости". Каравелов действительно был и вдохновителем, и редактором, и распространителем издаваемой им газеты, носившей такое прекрасное название.

Поскольку я не представлял в своем лице ничего и никого, я просто назвался Павлом Петровичем Балашовым.

- Милости прошу, - приветливо пригласил меня войти Каравелов, не подавая мне, однако, руки.

Мы вошли в комнату, обставленную простой мебелью: деревянный некрашеный стол, заваленный корректурными оттисками, рисунками и рукописями - всем тем, что составляет суть любой редакции, несколько стульев и табуретов, некрашеные полки с книгами. Таков был кабинет редактора "Свободы".

По первым вопросам Каравелова я понял, что он принимает меня за одного из тех русских путешественников, которые за время своего бродяжничества по Балканам считают необходимым зайти в редакцию прогрессивной газеты и выразить свои славянофильские чувства.

- Нет, я к вам не на какой-нибудь час, - поспешил я сказать Каравелову. - У меня с собой письма, я хочу принять участие в борьбе болгарского народа.

И я вручил хозяину кабинета свои рекомендации. Пока Каравелов читал, я внимательно его рассматривал.

Красивым... Нет, уж очень красивым я его не назвал бы. Умным... Не знаю, я скорее заметил бы, что лицо Каравелова чрезвычайно вдохновенное: пытливые глаза и ощущение постоянного биения мысли. Впрочем, говоря о лице, нельзя не отметить окладистую черную вьющуюся бороду, скрывающую, мне так показалось, мягкий округлый подбородок, какие бывают у людей, не отличающихся железной волей.

- Иван Сергеевич пишет, что вам можно доверять, - прервал мои наблюдения Каравелов. - Я очень уважаю Ивана Сергеевича - яблоко недалеко падает от яблони, Сергей Тимофеевич - великий писатель, и сын пошел в него он и поэт, и публицист, и общественный деятель. За годы, проведенные в Москве, мы близко сошлись. Он очень расположен к болгарам...

Я молчал, Каравелов знал Аксакова, а я не знал, мое знакомство с ним ограничивалось одним посещением.

- Что же вы собираетесь делать? - поинтересовался Каравелов. - Иван Сергеевич пишет, что вы горите желанием отдать себя делу освобождения славян. Но в чем это практически может выразиться?

А я и сам не знал в чем.

- Так вот, - раздумчиво сказал он, не дождавшись от меня ответа. - Не будем торопиться. Поживите в Бухаресте, осмотритесь, почаще бывайте у меня, познакомьтесь с нашими болгарами, а там посмотрим.

Он сразу мне понравился, была в нем привлекательная мягкость - вежливый и не по-европейски доверчивый человек. Эта черта характера роднила его с русскими.

- Вы еще не обедали? - перешел он на язык житейской прозы и, не давая времени на возражение, весело крикнул: - Наташа, друг мой, зайди сюда к нам!

Нетрудно было догадаться, что миловидная, внимательно вглядывающаяся в меня женщина - жена Каравелова.

- Знакомься, Наташа, - продолжал Каравелов. - Это Павел Петрович Балашов, из Москвы, с письмом от Ивана Сергеевича.

Аксакова он назвал по имени-отчеству, так обычно говорят только о добрых знакомых, чьи имена часто упоминаются в разговорах между собой.

- Я очень рада, - сказала Наташа, тоже не подавая мне руки, но тут же объяснив причину: - Извините, видите, какие они у меня грязные?

И правда, ее руки были перепачканы черной краской. Я перевел взгляд на руки Каравелова - и у него такие же.

- Мы ведь с ней, - объяснил Каравелов, - сами писатели и редакторы, сами наборщики и печатники. Вы застали нас за набором очередного номера.

Он ввел меня в просторное помещение, где находились печатная машина, кассы со шрифтами и станок для резки бумаги. Это и была типография, где набиралась и печаталась газета Каравелова.