Николай Лейкин: Наши за границей

— Еще-бы. Я мѣсяцъ тому назадъ изъ Вѣны въ Лозану пріѣхалъ и вотъ теперь ѣду обратно. По дорогѣ у васъ будетъ Мюнхенъ. Вотъ въ Мюнхенѣ на станціи не забудьте выпить по кружкѣ пива. Мюнхенское пиво считается лучшимъ въ свѣтѣ.

— Да, да… Про мюнхенское пиво я слыхалъ. А только неужели оно лучше берлинскаго? — улыбнулся Наколай Ивановичъ отъ предвкушаемаго удовольствія выпить самаго лучшаго пива.

— Я въ пивѣ не знатокъ, но говорятъ, что лучше.

— Глаша! Слышишь?

— Ахъ, Богъ съ нимъ, съ этимъ пивомъ! Только-бы скорѣе добраться домой. Мнѣ ужъ и въ Вѣну-то заѣзжать не хочется.

— Ну, на одинъ день заѣдемъ. Пройдемся по городу, да и опять на желѣзную дорогу. Все-таки Вѣна; все-таки въ Петербургѣ лишній разговоръ, что въ Вѣнѣ были.

— Охъ, опять нѣмцы! Опять мнѣ мученіе насчетъ нѣмецкихъ разговоровъ! Еще ежели-бы французы были, а то съ нѣмцами пантомимами разговариваю.

— Въ Вѣнѣ васъ будутъ уже нѣсколько понимать по-русски, не говорить, а понимать. Вѣна славянскій городъ. Прислуга и вообще простой народъ тамъ большею частью славяне, — успокоилъ Глафиру Семеновну русскій спутникъ.

— Да что вы! — радостно воскликнули супруги.

— Да, да… Чехи, кроаты, поляки, русины, сербы. Васъ будутъ понимать. Вы это уже замѣтите, даже подъѣзжая къ Вѣнѣ по желѣзной дорогѣ. Кондуктора изъ славянъ и уже понимаютъ русскія слова.

— Ну, тогда дѣло другое. А то, вѣрите, какъ трудно.

Вотъ и пристань. Супруги распрощались съ русскимъ спутникомъ, носильщикъ схватилъ ихъ подушки и саквояжи и повелъ ихъ сначала въ таможню, гдѣ германскіе досмотрщики налѣпили на ихъ саквояжи билетики, а потомъ усадилъ въ вагонъ.

— Винъ? — все еще съ сомнѣніемъ спрашивала Глафира Семеновна кондуктора, простригавшаго билеты.

— Ja, ja, Madame, direct nach Wien, — отвѣчалъ тотъ.

— Умштейгенъ не надо? Нихтъ умштейгенъ?

— Ohne umsteigen, Madame.

Поѣздъ тронулся. Супруги ждали Мюнхена, дабы выпить тамъ пива. Особенно заботился объ этомъ Николай Ивановичъ, при каждой остановкѣ выглядывая изъ окна и отыскивая на станціи надпись «Мюнхенъ».

Вотъ и Мюнхенъ. Кондукторъ возгласилъ о немъ минутъ за пять до оетановки. Стояли десять минутъ. Супруги успѣли закусить при этомъ горячими сосисками, продававшимися на платформѣ прямо изъ котла, стоящаго на жаровнѣ. Въ мюнхенскомъ пивѣ супруги, однако, ничего особеннаго не нашли.

— Пиво какъ пиво, — сказала Глафира Семеновна, которую Николай Ивановичъ принудилъ выпить стаканъ. — По-моему, берлинское-то вдвое лучше.

За Мюнхеномъ Глафира Семеновна стала испытывать кондукторовъ въ знаніи русскаго языка, задавая имъ разные вопросы по-русски, но кондуктора не понимали. Николай Ивановичъ дѣлалъ тоже самое съ прислугой, разносящей по станціоннымъ платформамъ пиво и закуски, и наконецъ достигъ благопріятнаго результата. — Эй! Пиво! Сюда! — крикнулъ онъ кельнеру.

И кельнеръ, понявъ его, подcкочилъ съ стаканами пива къ окну вагона.

— Глаша! Глаша! Смотри… Начали ужъ понимать! — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ и спросилъ кельнера, принимая отъ него стаканъ. — Братъ славянинъ?

— Nein, gnädiger Herr, — отрицательно покачалъ головой кельнеръ.

Николай Ивановичъ взглянулъ ему въ лицо и тутъ-же убѣдился въ праздности своего вопроса По горбоносому типу лица, крупнымъ краснымъ губамъ и вьющимся волосамъ, самый ненаблюдательный человѣкъ могъ замѣтить, что это былъ жидъ безъ подмѣси.

— Іерусалимскій дворянинъ, іерусалимскій дворянинъ, а я-то его за брата-славянина принялъ, — бормоталъ Николай Ивановичъ.

Супруги ѣхали по Баварін, но вотъ пришлось переѣзжать баварскую границу и въѣзжать въ австрійскія владѣнія. На границѣ таможня и въ ней пришлось просидѣть около часу, пока чиновники осматривали вагоны. Впрочемъ, на станціи былъ отличный буфетъ, гдѣ супруги могли пообѣдать за табльдотомъ.

— Безъ телеграммы дали пообѣдать, хоть и нѣмцы, — замѣтила Глафира Семеновва, вспоминая случай въ Кенигсбергѣ, гдѣ ихъ не пустили за табльдотъ изъ-за того, что они ихъ не увѣдомили телеграммой, что будутъ обѣдать на станціи.

— Еще-бы… Здѣсь совсѣмъ другіе порядки.

Прислуживающій супругамъ кельнеръ оказался полякомъ и дѣйствительно кое-какія русскія слова понималъ, хотя по-русски и не говорилъ. Принимая въ расплату за обѣдъ нѣмецкія марки, онъ перевелъ ихъ на гульдены и, мѣшая въ свою рѣчь польскія слова, кое-какъ объяснилъ супругамъ, чтобы они намѣняли себѣ австрійскихъ денегъ, и привелъ жида-мѣнялу. Хоть и не безъ особеннаго труда, но супруги все-таки поняли въ чемъ дѣло и купили y жида австрійскихъ денегъ. Въ рукахъ ихъ въ первый разъ появились бумажные гульдены. Николай Ивановичъ долго разсматривалъ ихъ недовѣрчиво и сказалъ женѣ: