Виктор Ревунов - Холмы России

Никита, тяжело дыша, вернулся к телеге. Феня помогла ему положить мешок на спину. Подставил свою спину и Кирьян. Гимнастерка завернулась на боку с натертой докрасна, жарко дышавшей в поту кожей. Пригнулся под тяжестью мешка, понес.

Глядела она вслед и думала: "Задурманилось. Митя придет. А вот поеду к нему. Живым словом скажу: держись. А потом со свистком укатим вместе куда-нибудь, подальше куда, без возврата, эх и дорогу-то сюда забыть",так ей хотелось уйти от прежнего к какой-то новой жизни.

Когда перенесли и взвесили все мешки, стали ссыпать зерно в закром. Катя Кирьяиу помогла, а Феня - Никите. Нажимала коленкой в мешок, заваливала его. Зерно вырывалось со вздохом, расставалось с полями, чтоб пойти потом в огонь и стать хлебом. А может, снова упадут зерна в землю, зеленью пронзятся стебли к новой жизни, такой быстрой - в одно лишь красное лето.

Приемщик дал команду, чтоб следующие кто время не теряли, подтаскивали к весам мешки, а сам с весовщиком и Никитой скрылся за амбаром.

Феня сбивала кепкой Кирьяиа пыль с его гимнастерки.

Свел он лопатки, пожимаясь.

- Бьешь больно.

- Тебя,что ж,ласкать?

- От ласки и собака не отказывается.

- Заведешь жену - поласкает.

Она стала сбивать пыль с его груди. Глядел он в глаза ее. Синие они и зеленые, будто небо, и мокрая трава отражалась в них ярко, свежо. В губах разлита малиновая молодость. Приблизился к ней, чувствовал даже, как нежит румянцем от ее лица.

- Отврати меня от себя беленой, что ль. Не налюбуюсь тобой.

- Ты не подходи больше к моему двору. У меня муж.

Жилья у него крученые.

Кирьян вздрогнул, будто опомнился.

- Все понимаю. Люблю тебя.

- Что ты? - удивилась она.

Из-за амбара выглянул Никита. Позвал Кирьяна и для полной ясности щелкнул под кадык пальцем: пояснил так, для чего зовут.

Кирьян зашел за амбар. Тут на колоде у стены сидели весовщик и приемщик, который протирал лопушком стакан. Никита - перед ним на поленце.

В траве стояла бутылка, уже открытая, В фуражке зеленые стручки гороха, а на газете куски сала и хлеб,.

Кирьян сел, боком привалился в траву.

До чего же хорошо это утро! Полынь еще в росе, сверкает алмазно. В воздухе стоял медовый запах луговых кашек.

За лугом залитая синькой даль, в которой что-то прозрачно блеснуло.

- Живи и удивляйся, честное слово! - сказал Кирьян от радости, что так хорошо, и от предчувствия еще ждущей его радости.

- Не у всех это удивление выходит,- наливая в стакан, сказал приемщик.

- А почему? - согласен был Кирьян, но спросил:

хотелось знать, что скажут.

- Готов бы возрадоваться, вот как ты, а не выходит;

заботы гнетут, свои и чужие.

- Так я и знал. А громче этого может быть человек?

Громче всех этих забот. Все эти заботы для радости.

А если не так, тогда к чему все эти заботы!

Приемщик поднял стакан, приглядываясь: равно ли налил?

- А чего девок не зовете?

- Девка одна. А другая баба,- уточнил Никита.

- Надо позвать.

Кирьян пошел, чтоб пригласить Феню и Катю.

- Гляди-ка, радужный какой,- сказал весовщик, вроде бы осуждая Кирьяна и удивляясь.

- Не понимаешь. У него улыбка в душе,- разъяснил приемщик и подал Никите стакан.- А это девкам,- отставил он в траву бутылку.- Надо и их уважить.

- Девка - сестра Кирьки, вот этого, с улыбкой-то в душе, как вы изрекли. А другая Митрия Жигарева баба,- сказал Никита для разговора более близкого.

- Жигарев, это который сидит?

Никита широко повел стаканом:

- За здоровье и сердечное знакомство... А довела его вот эта зараза,сказал он и одним махом опорожнил стакан. Схватил стручок, расщепил его, вышелушивая на ладонь сочное и зеленое еще семя.

- А говорят, деньги-то он и не пропил вовсе,- сказал весовщик,- А запрятал на будущую жизнь. В тюрьме отработает, а потом с деньгами айда отсюда куда-нибудь под Москву. Домик купит. А домик на земле. Вот и живи, как в раю, после риска.

- Это точно: кто не рискует, тот и не живет,- согласился Никита.

- Чепуха! Заболел он этой,-показал приемщик на бутылку,-после смерти отца. Это ясно. Смерть-то какая! С березой в обнимку. .Жуть! Чего-то подвело его к этой березе?

- Эта же самая и подвела,- заключил Никита и допил какие-то оставшиеся капли в стакане.

- Прочно ты говоришь, как дверь закрываешь.

- А чего ей, двери-то, попусту скрипеть?

Вернулся Кирьян с Феней и Катей.

Приемщик чуть налил Кате. Она притронулась к стакану губами и, смеясь, отдала его Фене.

Феня не отказалась.

- За хорошую жизнь! - сказала она. Выпила смело, прижалась губами к руке, заглушая так жгучую горечь а горле.