Олег Блоцкий - Богиня

Но бригаде было на подобные грязные сплетни наплевать. Бригада засматривалась на влюбленных.

Подчиненные старшего лейтенанта гордились командиром и считали Богиню частью своей прославленной роты, свысока поглядывая на остальных пехотинцев, обделенных таким богатством.

Если требовалось отнести Богине картошки со склада или же буханку только что испеченного почти ватного хлеба, то делали это не молодые, которые первые полгода привычно были на побегушках, а самые уважаемые и заслуженные "дедушки", установившие меж собой справедливую очередь. Перед кратким походом они самолично тщательно утюжили форму, подшивали наибелейший воротничок и до зеркального блеска начищали разбитые и потрескавшиеся полуботинки.

Но жизнь почему-то устроена так, что чем лучше одним, тем больше злобятся от этого другие.

Красномордый зам, не находя себе места от ярости, развил кипучую деятельность, желая изгнать из бригады... Юдина. Поначалу он собирался перевести того в батальон, находившийся у черта на куличках. Однако на дыбы встал начальник штаба, утверждая, что идти на повышение Юдину еще не время.

Тогда неутомимый "Шарик" подыскал Витьке место на отдаленной заставе. Но командир бригады, не так давно подписавший наградной лист на ротного, удивленно вскинул мохнатые брови: "Виктор Саныч, я... конечно... все понимаю, но толкового командира загонять в четыре стены, как шпротину в банку?"

Зам стал бордовым, однако аргументов весомых и, главное, по делу - не нашел. Но подобные неудачи лишь подхлестнули его. Дело такое он не оставил, а только придумывал месть поизощреннее, да время для ее осуществления выгадывал.

Однако... внезапно... Витька... погиб. Произошло это глупо, странно, совершенно беспричинно: шел ночью проверять караул и налетел на пулю часового.

Почерневший солдат только и знал, что тупо твердил в караулке:

"Стой, кто идет?!" - кричу. Он идет. Молчит. "Стой, кто идет?" - кричу. Он идет. Молчит.

Находившийся в тот момент неподалеку на вышке другой часовой клялся и божился, что так оно и было. В темноте на пост вышел человек. Кто - не рассмотреть. На оклики не отзывался. Шел, не сворачивая. И после предупредительной очереди вверх не только не остановился, а еще быстрее заспешил вперед.

Короче говоря, это были совершенно невнятные бредни. Никто из допрашивающих даже не собирался выслушивать их до конца. Все подозрения цунами обрушились на перепуганных и дрожащих солдат, которых после бесчисленных увесистых ударов по мордасам заключили под стражу, вполне справедливо считая, что один из них за что-то убил Юдина, а другой, будучи в сговоре, выгораживает своего дружка.

И если бы вполне ясное дело пошло по накатанным рельсам: официальные протоколы в прокуратуре, а затем суд, то быть одному из часовых расстрелянным, а другому - трудиться долгие годы на лесоповале в далеких морозных лагерях.

Но тут в караулку ворвался взмыленный лейтенант Фоменко. Не став выписывать круги словесами, он сразу повинился перед уставшим, пепельным комбригом в том, что его солдат сегодня днем забыл на полигоне автомат.

- Пошел в задницу! - заорал на лейтеху полковник. И норовил достать его челюсть кулаком, который он уже изрядно разбил о зубы незадачливых "заговорщиков".

Лейтенант увернулся, отпрыгнул в угол. И уже оттуда, выкатив глаза, он принялся безостановочно частить, что автомат ходил забирать с растяпой Егоркиным. И что они, возвращаясь, все прекрасно слышали. В самом деле, были и оклики, а затем стрельба вверх. И только потом - на поражение. А Фоменко с Егоркиным сначала спрятались в канаве, а потом побежали запирать автомат в оружейку. Ведь он, Фоменко, очень боялся наказания. Но теперь ему ничего не страшно. Нет, он, конечно, боится, очень боится! И пусть его накажут! По заслугам накажут. И правильно сделают, что накажут. Но как только Фоменко услышал о смерти Витька, отставить, старшего лейтенанта Юдина, так он сразу прибежал. А теперь будь, что будет! И ему, Фоменке, на это наплевать, потому как слишком странно вел себя тот человек. Виноват. Старший лейтенант Юдин. И почему? Он, Фоменко, понять никак не может и даже, когда бежал, все думал и все равно не мог ни в чем разобраться. Ведь сколько раз он заступал в караул, и каждый раз Юдин инструктировал его дотошно и тщательно. А он, Фоменко, иногда ухмылялся, отвечая. Но товарищ старший лейтенант Юдин скалил зубы и требовал точного повторения пунктов устава, где черным по белому указано, как надлежит вести себя начальнику караула, приближающемуся к часовому, несущему караульную службу. А здесь?! Сам!? И это совсем непонятно. И может он, Фоменко, смолчал бы, но как такое могло получиться ему, Фоменке, совершенно не понятно. И если правду сказать, товарищ полковник, то страшно. Не знаю почему, товарищ полковник, но очень страшно