Исаак Бабель - Воспоминания о Бабеле

Но тоска по большому эпическому полотну никогда не покидала писателя. "Вы знаете, что я не написал романов, - говорил Бабель Георгию Маркову. Но скажу вам откровенно: самое мое большое желание в жизни - это написать роман. И я не раз начинал это делать. К сожалению, не выходит. Получается кратко. Значит, таков мой психический склад, таков строй души".

Можно понять это желание "написать роман" и вообще "писать длинно". Оно продиктовано не только писательским самолюбием, но в первую очередь осознанием того бесспорного факта, что в советской прозе все сильнее дает себя знать тенденция эпического отображения действительности ("Жизнь Клима Самгина", "Тихий Дон", "Хождение по мукам").

Бабель переживал эти изменения, может быть, особенно мучительно именно в силу своего яркого таланта. Успех "Конармии" не только не вскружил ему голову, но заставил задуматься о невозможности эксплуатировать далее старую тему и уже выработанную интонацию. Правда, "хвосты" (как он сам говорил) в виде рассказов "Аргамак" и "Поцелуй" продолжали "тянуться", но они были именно "хвостами", и ничем больше.

Уход "в люди" совершается вторично. В 1930 году Бабель вспоминал: "После семилетнего перерыва в течение шести месяцев печатались мои вещи. Потом я перестал писать потому, что все то, что было написано мною раньше, мне разонравилось. Я не могу больше писать так, как раньше, ни одной строчки. И мне жаль, что С. М. Буденный не догадался обратиться ко мне в свое время за союзом против моей "Конармии", ибо "Конармия" мне не нравится.

За все эти годы я проделал большой путь - от Архангельска до Батуми. Я многого в жизни не уважаю, но советскую литературу уважаю превыше всего.

У меня в то время была квартира, было тысячи две гонорара в месяц, был почет, я имел возможность заказывать себе "красную мебель". Почему мне понадобилось уйти от всего этого, бросить проверенный метод, знание того, с чего нужно начать в художественном произведении, чем нужно кончить, где нужно вставить иностранное слово, то есть была еще готовая рента лет на десять? Отказ от всего этого я рассматриваю как свою величайшую заслугу и следствие правильного отношения к советской литературе".

Писатель решил на некоторое время "исчезнуть" из литературы. Внешне это выразилось в сознательном отстранении от литературной среды. Летом 1926 года Бабель живет под Киевом и пишет "Закат", осенью направляется в Воронежскую губернию на Хреновской конный завод. Первые месяцы 1927 года проводит (по семейным обстоятельствам) в Киеве. "Бабель в Киеве ведет таинственный образ жизни", - сообщал А. Воронский Горькому в марте 1927 года. Бабелевские письма к друзьям проливают свет на подробности его личной жизни в Киеве, а корреспонденция местной вечерней газеты дает представление о собственно литературных настроениях в тот период.

"Всем написанным мной до сих пор, - сказал И. Бабель нашему сотруднику, - я недоволен. Все оно написано слишком витиевато. Я стремлюсь перейти на новые рельсы - иначе пишу, проще.

Мне приходится привыкать к новым методам; для этого я много и интенсивно работаю. Работу эту над собой я веду уже в течение полутора лет".

В настоящее время писатель работает над рядом новых произведений, тему и содержание которых он не считает возможным ранее сообщить".

"Окружение своей работы "тайной" позволяет мне интенсивно работать. "Закат", который я окончательно завершил в Киеве, был мною в первой своей редакции зачитан только редактору "Красной нови" А. К. Воронскому и нескольким артистам МХАТа".

Обостренное чувство требовательности к себе дополнялось у Бабеля постоянными сомнениями в своем писательском таланте, правильности избранного в литературе пути. Часто самокритические оценки выражались в свойственной ему иронической манере. Но весной 1927 года в голосе Бабеля звучат неподдельно грустные ноты.

"Фактически обстоятельства для работы у меня благоприятные - сытость, отдельная тихая комната, - читаем в письме к Т. Кашириной (Ивановой) от 17 марта. - Но где взять мысли, отлетевшие от меня в Детском Селе? Кто мне их вернет? Дух мой грустен. Его надо лечить".

И через неделю - в еще более мрачном тоне: "Я пытаюсь работать и вижу, что я так ослабел, снизился, сделался жалок и слаб, что спастись трудно".

Между тем наступала пора выполнять обещания, данные ранее редакторам. Помня об анонсе бабелевских рассказов для "Нового мира" на 1927 год, В. Полонский в июне обращается к Бабелю с дружеским напоминанием.