Илья Салов - Тернистый путь

— Человек обстоятельный, что и толковать, — перебила его старуха, — трезвый, хозяйственный. — И, пристально посмотрев на сына, спросила: — Ну, как же ты посоветуешь Алеша, — отдавать, что ли, Кулю-то за него али нет?

— По-моему, лучше всего с самой Кулей поговорить об этом, — заметил Алексей Иванович. — Ежели она пожелает выйти за него — господь с ней, не пожелает — не надо. При чем же я-то здесь, мамаша? Я даже боюсь вмешаться в это дело.

— Господь с тобой, Алеша! Ведь ты, поди, не чужой человек, — брат родной. Чего понимает девка? Она вон говорит, стар, вишь. Был один молодой-то: приданого запросил: сто рублев подай ему, да салоп лисий на атласе, два шелковых платья, благословение божие в золотой ризе. А этот без приданого берет. Нет, ты посоветуй. Чего девка-то смыслит, а ты человек ученый, больше нашего смыслишь.

— Вот именно поэтому-то, мамаша, я и боюсь вмешиваться в сестрино дело, пусть сама его решает: не мне жить с Мещеряковым, а ей.

Старуха даже глаза вытаращила от удивления и никак не могла сообразить, что родной брат отказался дать совет родной сестре.

— Так-таки ничего и не посоветуешь? — спросила она.

— Ничего, мамаша, — ответил Алексей Иванович, закуривая другую папироску. — Дело в том, будет ли с ним счастлива Куля, любит ли его.

— Как же счастливой-то не быть с ним?! Какого же ей рожна еще? Знамо, будет счастлива, — продолжала старуха. — На собственных лошадях будет разъезжать, в собственном тарантасе. У тебя тарантас хорош, а у Семена Данилыча не в пример щеголеватей. А уж лошади — одно слово! В храм божий приедет — первой дамой будет. Свои коровки — масло продают даже, птицу — то же самое. Досуг ли тут несчастной быть!

— Ее дело, матушка, как она хочет.

Старуха помолчала, искоса посмотрела на сына и потом каким-то робким, упавшим голосом проговорила:

— Потом вот еще что, Алеша. Сашок-то мой ведь совсем измучился работамши. Теперь точно, слава богу, ты в люди вышел, а прежде, когда ты в ученье был, ведь он все тебе отсылал, последнюю копейку. Приходилось даже у людей деньги занимать. И сейчас еще долги есть. А тут, на грех-ат, пришлось домик перебирать. Для опасности железо в долг купил, плотникам заплатить надоть, печнику — за кладку печи. Нельзя же зимой без печи. А работы хорошей Сашку не слыхать что-то. У него и своя семья немаленькая — подросточки все. Ты, Алеша, хоть бы долги-то заплатил да помог бы нам домик-то отстроить.

И, проговорив это, она опять посмотрела на сына, но на этот раз не пытливыми глазами, а каким-то умоляющим взглядом. Но Алексей Иванович этого взгляда не заметил, ибо в это время ходил из угла в угол кухни. Проходил он таким образом довольно долго, наконец остановился, бросил в печку окурок папиросы, вздохнул как-то и подсел к матери.

— Сейчас, ей-богу, ничего дать не могу, но со временем, когда поправлюсь, оперюсь мало-мальски, конечно, я постараюсь помочь и брату, и сестре. Только, пожалуйста, дайте мне опериться. Ведь и цыплят, когда они не оперились еще, кашей кормят, так-то и я. Вы думаете — дешево обошелся мне мой переезд из Питера сюда? Ведь у меня ничего не было, пришлось обзаводиться: то купить, другое, третье, одеться, обуться. Дайте срок, — продолжал он, — дайте опериться. Ей-богу, последние деньги отдал на памятник отцу да на тарантасик. Я и сам знаю, что образование мое недешево стоило, но дайте срок, может, и я пригожусь. Положим, — продолжал он, пощипывая бороду, — жалованья получаю я тысячу двести рублей, то есть сто рублей в месяц. На ваш взгляд, конечно, это очень большие деньги, но сами рассудите, мамаша, ведь у меня и потребности-то большие. Я должен всегда быть чисто одет, иметь приличную квартиру, поддерживать необходимые мне знакомства, бывать у других и принимать у себя. Вы сейчас были свидетельницей приезда ко мне князя Сердобина. Он приезжал приглашать меня завтра на обед, я должен быть прилично одетым. Я должен, наконец, следить за литературой медицины, выписывать для этого необходимые книги и журналы, получать газеты, иначе ведь я не буду знать, что творится на свете. Может быть, — продолжал он, нежно поцеловав руку матери, — все это покажется вам излишним, но поверьте моему честному слову, что все это так же необходимо для меня, как для брата, например, необходимы молот и клещи.

Затем он принялся объяснять матери, что, сделавшись медиком, он прежде всего обязан служить обществу, быть, так сказать, общественным деятелем и служить не личным своим интересам, а общественным. И, проговорив все это с пылом молодого человека, снова принялся обнимать и целовать старуху мать.