Илья Салов: Рассказы охотника

— А! какими судьбами? — проговорил он, увидав меня.

Я рассказал ему про свои похождения, про неудачу и наконец про исчезновение Кондратия Кузьмича с сумкой с провизией и сигарами.

— Какой это Кондратий Кузьмич? — спросил он.

— Наборщик из типографии. Мы с ним вместе было по вальдшнепам пошли.

Митрофан Павлович даже расхохотался.

— Поздравляю! — проговорил он. — Да я этого Кондратия Кузьмича часов в девять утра на Немецкой встретил. Шел он с ружьем, с сумкой и с собакой.

— А разве вы его знаете?

— Еще бы! Я, батюшка, всех охотников знаю… Слава тебе, господи! Не первый год охочусь… Я еще спросил его: «Откуда, мол, волшебный стрелок?» — «Из монастыря!» — говорит. «Говеете, что ли?» — «Нет, говорит, разговляться собираюсь!» — и при этом похлопал по сумке… Ну а теперь что намерены делать?

— А теперь хочу домой идти.

— Пешком?

— Пешком,

— С ума вы сошли! Да разве это возможное дело!..

— Как же быть-то!

— А вот как. Я сейчас распоряжусь охотой и потом вас довезу.

И, проговорив это, он крикнул Андриана.

— Ну что, как? — спросил он его.

— Да ничего-с, все слава богу-с… Волки опять здесь в Девятовке.

— Проверял?

— Ништо, проверял.

— Все налицо?

— Все… Один старик на ногу жалуется. И, немного помолчав, он прибавил:

— Я бы советовал взять их…

— А я было в Побочную хотел… Тут три праздника кряду будут, мне и хотелось в Побочную…

— В городской лес, значит? — спросил Андриан.

— Первый день городской взять, а на другой-то Будаииху да Плетиевский враг… Ты как думаешь?

— Что ж, и туда можно… Острова зверистые… Только в городском-то надо прежде норы заткнуть в той вершине, на которой лесная сторожка-то стоит.

— Так и порешим. Завтра с утра ты пойдешь в Побочную, переночуешь, переднюешь, а послезавтраго к вечерку-то и мы подъедем.

— Где же останавливаться-то? — спросил Андриан. — На сапинеком дворе, у немцев, что ли?

— У немцев, конечно.

Андриан даже в затылке почесал.

— Что, не нравится?

— Не люблю я их, шутов…

— Ну как же быть! больше негде…

— Известно, негде… Только уж вы прикажите подводу взять, потому без овсянки туда невозможно.

— Конечно… А что собаки — в исправности?

— Ничего.

— А Набат?

— Все по-прежнему.

— Ты бы масла ему дал, чтобы псовину-то очистить. Ну, а щенки?

Услыхав этот вопрос, Андриан даже просиял, встрепенулся как-то и, защурив глаза, заговорил нараспев:

— Щенки у меня, Митрофан Павлович, вот в каком порядке, что лучше желать нельзя. На редкость — вот какие щенки… Уж я их и к рогу приучил… И такие-то позывистые стали, что не хуже стариков… Состаил их, к стойке приучил, а на смычках куда хошь веди… Вот какие щенки!

Минут 10 распевал Андриан про этих щенков и высыпал, кажется, целую кучу охотничьих терминов.

Мы пошли взглянуть на щенков. Помещались они на особом небольшом дворе, отделявшемся от главного дощатой стеной с навесом. Щенки оказались действительно превосходными и в большом порядке. Несмотря на то что им было всего месяцев 6 — 7, но в них уже заметны были все статьи, лады и; вообще все признаки кровных и породистых гончих: глаза выпуклые, на слезах с кровавыми белками; тело мускулистое, не сохастоватое, чутье мокрое, гон (хвост) крепкий, короткий, не повислый; ноги и голова сухие, не густошерсты, — словом, по всему было видно, что щенки будут непременно чутки к натечке зверя, мастероваты, нестомчивы и полазисты.

— Я их молочком покармливаю, — говорил между тем Андриан, улыбаясь. — Только уж больно хозяйка меня донимает…

— А что?

— Так в бороду и норовит… Этакая проклятая, чтоб ей пусто было…

— Захотел ты от бабы разума! — подшутил Митрофан Павлович. — Нешто они понимают!

— Ничуть! — подхватил Андриан с некоторым даже озлоблением. — Как есть назем… голый назем, и шабаш!

— А что, собак кормил?

— Никак нет еще, Митрофан Павлович, все Антошку поджидал.

— И отлично, что запоздали… Кстати, и мы посмотрим… Ну, ступай, приготовляйся.

Андриан ушел в избу, а мы уселись на крылечке. Так как гончие все были заперты по закуткам, то псарный двор в данную минуту имел совершенно пустынный вид. Словно на нем и не было никогда ни единой собаки. Все было подметено, все вычищено. Среди двора стояло громадное корыто сажени три длиною и четверти две шириною, сколоченное из досок. В этом-то корыте и производилась кормежка собак. Вскоре появились Андриан и Антошка, неся на плечах довольно значительных размеров ушат, наполненный только что запаренной овсянкой. Овсянку эту вылили в корыто, и пар от нее заклубился во все стороны. Тишина продолжала царствовать. Андриан надел па себя чистый фартук, взял мешалку и принялся ею размешивать овсянку.