Проговорив это, Абрам Петрович опрокинул чашку на блюдечко, положил на дно чашки обгрызенный кусочек сахара, встал, отер руку о платок и, подав мне ее, проговорил:
— Покорнейше благодарим.
Показался в дверях передней и Суетной.
— Спасибо за чай и за сахар, спасибо, спасибо.
— Ну-с, а теперь пойдемте рожь смотреть… — проговорил я.
Немного погодя мы были уже в амбаре.
Хотя Абрам Петрович и говорил, что рожь моя была ему известна, что видел ее и на корню, и во время уборки, и даже в сусеках, тем не менее он принялся осматривать ее с таким усердием, как будто не имел об ней ни малейшего понятия. Он лазил по всем закромам, совал руку в хлеб по самое плечо, вытаскивал со дна зерна, нюхал, жевал их, вскидывал на руке, перевешивался всем туловищем через закрома, так что одни только ноги торчали, заставил проделывать все это и свата и наконец, весь обливаясь потом и едва переводя дух, объявил, что хлеб осматривать нечего. Затем, немного отдохнув, он принялся за торг… Торг производили мы тут же, возле амбара, на открытом воздухе, причем Суетной немало способствовал скорейшему окончанию его. Босоногий, без шапки (шапку он оставил в передней, а сапоги не надевал, потому что «от них, от жидов, только нога потеет»), он толошился возле нас, подбегал то ко мне, то к свату, и все уговаривал: меня — скостить с цены, а свата — накинуть.
Наконец дело сладилось… Мы ударили по рукам, причем Суетной крикнул: «В час добрый!», и Абрам Петрович купил у меня рожь, выдал мне задаток (это называл он «озадачить человека»), обещал завтра же прислать за хлебом подводы и привезти остальные деньги. Вдруг шум! За амбаром послышался грохот, звон колокольчиков, бубенцов-глухарей, конский топот, и из-за угла амбара, окруженный облаком пыли, вынесся тарантас. В тарантасе, подбоченясь, сидел какой-то барин в летней парусинной паре и в фуражке с красным околышем. Барин метнул глазом и крикнул кучеру: «Стой! стой!»
Тройка остановилась.
— Николашка! поди сюда! дичи тащи…
— Да ведь я вечор вам доставил, — проговорил Суетной, подбегая к тарантасу.
— Эко, хватился… Гости были и съели все… Чтобы завтра же дичь была на кухне, а то после завтраго мое рождение…
— Хорошо, как попадется…
— Чтобы попалась… понимаешь!
— Слушаюсь.
— И сазан чтобы был, вот этакий большой…
И барин развел руками аршина на два.
— Да ты не вздумай щуку какую-нибудь притащить…
— Не ловятся они, сазаны-то…
— А ты поймай.
— Хорошо, как…
— Ну, вот тебе и хорошо… Чтобы было… — И потом, понизив голос, спросил: — Абрашка-то чего тут мудрит?
— Рожь купил…
— У кого?
— У барина здешнего.
— Это барин в шляпе-то?
— Барин.
— Как зовут?
Николай сказал.
— Давно приехал?
— Нет, недавно, вишь…
— Слушайте-ка, вы, сосед дорогой! — крикнул барин, обращаясь ко мне. — Вы не очень этому архиерею-то доверяйтесь! Шельма естественная!
Абрам Петрович только улыбнулся снисходительно.
— Такая-то бестия, каких свет не производил… Недаром молокане в архиереи его произвели… Почем продали?
Я сказал цену.
— Ну, вот и продешевили!
— А вы, сударь, почем продали Медведеву-то? — спросил Абрам Петрович.
— Да уж подороже…
— Так ли-с?
— Известно, так.
— Не дешевле ли копеечек на двадцать?
— Кто это тебе сказал! Кто это тебе сказал!
— Да уж мы-то знаем-с…
— Знаем! — передразнил его барин. — Молоканские обедни служить — это ты точно знаешь, а больше ничего! Тоже знаем-ста! Ох уж ты… ваше преосвященство… — И затем, снова обратясь ко мне, крикнул: — Слушайте-ка! Разве так люди порядочные-то делают?
— Что такое?
— Живете у меня под носом и не можете заехать…
— Я еще ни с кем не знакомился…
— Вот, после завтраго приезжайте… всему миру свидание будет!
— Может быть…
— Ну а ты, сыч галанский, — прибавил он, обратись к Суетному, — чтобы дичь и сазан у меня завтра же… слышишь?
— Надо постараться.
— Смо-отри!
— Надо постараться!
— То-то!.. Пошел! — крикнул он.
Кучер свистнул, ахнул, тройка помчалась, и шум снова раскатился по окрестности.
— О ревуар! — долетело до меня, и тарантас скрылся.
— Жигулевский барин это, что ли? — спросил я Абрама Петровича.
— Узнал? — подхватил Суетной.
— Еще бы не узнать…
— Его сразу узнаешь… приметный…
— Шелуха как есть! — заметил Абрам Петрович презрительно и, протянув мне руку, прибавил: — Ну-с, а затем счастливо оставаться. Завтра пришлю подводы и остальные деньги доставлю-с.
Читать дальше