Александр Грин: Тайна дома № 41

— Это все мальчики, озорники, — рассердилась она. — Выдеру.

Освободив и выбросив на двор из чердачного окна кошку, Марья Лукьяновна постучала к Искандерову. Он не спал и сразу открыл.

— Что такое?

— Ох, не знаю, помогите мужа очхнуть! Грохнулся, как померший, не дышит и не встает, доктора позвать, что ли?

— Перехватил я — мрачно сказал Искандеров. — Видите ли-с, это я вашего супруга пугаю. Не сердитесь?

— Что это вы говорите? Да нашатырного спирту ему…

— Успокойтесь. Они в обмороке, и здоровью ихнему это не повредит, а даже напротив. Должен и вам сказать, что мой папаша скончался от чрезмерного алкоголизма, а также братец, и шурин попал на одиннадцатую версту, и все через это, и я сам от той же болезни с помощью гипнотизма вылечился. Так что, увидев вас однажды расстроенною и в слезах и в недостатках хозяйства, смекнул я вашего супруга излечить помощью душеспасительных страхов. На прошлый раз я провертел дыру в потолке и шуршал бумагой и угрожал голосом, а ныне, изволите видеть, вымазавшись кольдкремом с примесью английского фосфора, сделал себе пылающее лицо и в окне появился. Я сказал: «Погибнешь!», то есть ежели продолжать пьянствовать. А они упали от страху без чувств. Я этим штукам от одного фокусника научился. Простите, если не угодил!

— А вы зачем в моем доме дыру вертите?

— Так для вашей же пользы.

— Ну-н… поможет ли только?

— Да, надо полагать, что с перепугу такого более не рискнут выпивать. Только меня не выдавайте.

— Вот кошку еще мучаете, тоже вы?

— Я-с; уподобление звону цепей, которые на привидениях.

— Господи! — заплакала Марья Лукьяновна. — Неужели зарок даст?

— А вот увидите.

Они говорили еще на эту тему, и она отправилась приводить в чувство супруга. Хибаж наконец очнулся. Он хныкал, трясся, жался к жене и бормотал о страшных призраках, на что Марья Лукьяновна притворно ахала, вздыхала и твердила, что это — знамение.

— Истинно знамение, — прошептал Хибаж и перекрестился.

Издательство «Скальпированный футурист» успело за месяц распродать пятнадцать тысяч книжек «Мечты в сапоге», и ему снова потребовалась бумага, и Мустаняйнен снова прибыл на «Юколе» в Петроград. В виде благодарности за прошлый кутеж привез он Хибажу бутылку шведского коньяку. Хибаж посмотрел на бутылку и отвернулся.

— Не пью, — хмуро сказал он, страшно огорчив этим веселого шкипера.

— А… посему се? Нисево, тавай рюмоску!

— Нет, нет, — и Хибаж печально, но твердо помешал ложечкой в огромном именинном стакане, где налицо было не что иное, как чай, и не с чем иным, как с молоком. Шкипер истребил коньяк сам. Возвращался он на пароход от какой-то «тевоски», сильно покачиваясь, курил и мурлыкал: