Иван Бунин - Деревня

Дениска захохотал.

- Чего гогочешь-то?

- Да как же! Водить! Вроде кур али свиней.

- Не меньше кур и свиней есть просят.

- А на ком? - с печальной усмешкой спросил Дениска.

- Да на ком? Да... на ком хочешь.

- Это на Молодой, что ли?

Тихон Ильич густо покраснел.

- Дурак! А Молодая чем плоха? Баба смирная, работящая...

Дениска помолчал, ковыряя ногтем жестяную шляпку на чемодане. Потом прикинулся дураком.

- Их, молодых-то, много, - сказал он протяжно. - Не знаю, про какую вы балакаете... Про энту, что ль, с какой вы жили?

Но Тихон Ильич уже оправился.

- Жил я ай нет, - это не твоего, свинья, ума дело, - ответил он и так быстро и внушительно, что Дениска покорно пробормотал:

- Да мне одна честь... Я ведь это так... к слову...

- Ну, значит, и не бреши попусту. Людьми сделаю. Понял? Приданого дам... Понял?

Дениска задумался.

- Вот съезжу в Тулу... - начал он.

- Нашел петух земчужное зерно! На кой ляд тебе Тула-то?

- Дюже дома оголодал...

Тихон Ильич распахнул чуйку, сунул руку в карман поддевки - решил было дать Дениске двугривенный. Но спохватился, - глупо деньги швырять, да еще и зазнается этот толкач, подкупают, мол, - и сделал вид, что ищет что-то.

- Эх, папиросы забыл! Дай-ка свернуть.

Дениска подал ему кисет. Над крыльцом уже зажгли фонарь, и при его тусклом свете Тихон Ильич вслух прочел крупно вышитое белыми нитками на кисете:

"Каво люблю таму дарю люблю сердечна дарю кисет на вечно".

- Ловко! - сказал он, прочитав. Дениска застенчиво потупился.

- Значит, уж есть краля-то?

- Мало ль их, сук, шатается! - ответил Дениска беспечно. - А жениться я не отказываюсь. Ворочусь к мясоеду, и господи благослови...

Из-за палисадника загремела и с грохотом подкатила к крыльцу телега, вся закиданная грязью, с мужиком на грядке и ульяновским дьяконом Говоровым посредине, в соломе.

- Ушел? - тревожно крикнул дьякон, выкидывая из соломы ногу в новой калоше.

Каждый волос его красно-рыжей лохматой головы буйно вился, шапка съехала на затылок, лицо разорделось от ветра и волнения.

- Поезд-то? - спросил Тихон Ильич. - Нет-с, еще и не выходил-с.

- Ага! Ну, слава богу! - радостно воскликнул дьякон и все-таки, выскочив из телеги, стремглав кинулся к дверям.

- Ну, стало быть, так, - сказал Тихон Ильич. - Стало быть - до мясоеда.

В вокзале пахло мокрыми полушубками, самоваром, махоркой, керосином. Накурено было так, что точило горло, еле светили лампы в дыму, в полумраке, сырости и холоде. Визжали и хлопали двери, толпились и галдели мужики с кнутами в руках - извозчики из Ульяновки, дожидавшиеся седока иногда по целой неделе. Среди них, подняв брови, ходил еврей-хлеботорговец, в котелке, в пальто с капюшоном. Возле кассы мужики тащили на весы чьи-то господские чемоданы и корзины, обшитые клеенкой, на мужиков кричал телеграфист, исполнявший должность помощника начальника станции, - молодой коротконогий малый с большой головой, с кудрявым желтым коконом, по-казацки взбитым из-под картуза на левом виске, - и крупной, дрожью дрожал сидевший на грязном полу пойнтер, пятнистый, как лягушка, с печальными глазами.

Протолкавшись среди мужиков, Тихон Ильич подошел к буфетной стойке, поболтал с буфетчиком. Потом пошел назад домой. На крыльце все еще стоял Дениска.

- Что я вас хотел попросить, Тихон Ильич, - сказал он еще застенчивее, чем всегда.

- Что еще такое? - сердито спросил Тихон Ильич. - Денег? Не дам.

- Нет, каких денег! Письмо мое прочитать.

- Письмо? К кому?

- К вам. Хотел давеча отдать, да не насмелился.

- Да об чем?

- Так... житье свое описал...

Тихон Ильич взял из рук Дениски клочок бумажки, сунул его в карман и зашагал домой по упругой, застывшей грязи.

Теперь он настроен был мужественно. Хотелось работы, и он с удовольствием подумал, что опять надо корм скотине задавать. Вот жалко погорячился. Жмыха прогнал, придется теперь самому ночь не спать. На Оську надежда плохая. Небось спит уже. А не то сидит с кухаркой и ругает хозяина... И, пройдя мимо освещенных окон избы, Тихон Ильич прокрался в сени и прильнул ухом к двери. За дверью послышался смех, потом голос Оськи:

- А то еще история была. Жил на селе мужик, - бедный-пребедный, беднее во всем селе не было. И выехал раз, братцы мои, этот самый мужик пахать. И увяжись за ним кобель рябой. Мужик пашет, а кобель сычует по полю и все что-й-то роет. Рыл-рыл, да как заво-оет! Что за притча такая? Кинулся мужик к нему, глядь в яму, а там - чугун...

- Чугу-ун? - спросила кухарка.

- Да ты слушай. Чугун-то чугун, да в чугуне-то золото! Видимо-невидимо... Ну и забогател мужик...