Дина Рубина - 'Майн пиджак ин вайсе клетка'

Кстати, похожий случай со мной произошел недавно, в Германии, в Гамбурге. Мы с моим менеджером опаздывали на выступление и вынуждены были поймать такси. Водитель, пожилой сумрачный немец, молча вел машину, казалось, не слушая, как моя спутница пытается по ходу из окна машины демонстрировать мне красоты Гамбурга.

- А это - памятник Генриху Гейне, - слева действительно что-то промелькнуло.

Водитель, не поворачивая головы, сказал:

- Хайнрихь Хайне.

И тогда я, без особой задней мысли (перед выступлениями у меня вообще никаких мыслей не бывает), довольно элегично пробормотала то, что единственно помнила из школьной программы: "Ихь вайс нихьт, вас золь эс бедойтн, дас ихь зо траурихь бин..."

И вдруг водитель оживился, подхватил строчку, и мы дружно дочитали до конца Гейневскую "Лорелею"...Потом он сообщил, что за баранку такси сел недавно, с тех пор, как вышел на пенсию, а вообще-то он - оперный певец, правда, на небольших ролях, но пел и Ленского в "Евгении Онегине". На что я, обуреваемая родственными чувствами, сказала, что закончила консерваторию, и мы со стариком дружно спели арию Ленского, он - по-немецки, я по-русски, - к потрясению менеджера (возможно, она даже задумалась - нельзя ли использовать меня на подмостках сцены еще и в таком качестве)...

Словом, вышло все очень трогательно. Но тогда мне уже было отнюдь не девятнадцать лет, и я вполне отдавала себе отчет в том, что любовь к музыке и сходные моменты биографий, конечно, роднят нас с этим пожилым немцем в чем-то уютно-малом, но не исключают наличия бесконечных жизненных плоскостей, в которых мы отдалены друг от друга на чудовищные расстояния...

Почему? Да потому, что на жизнь каждого человека, будь он хоть трижды раскосмополит, все же оказывает влияние такая штука: национальная самоидентификация.

От себя убежать трудно.

Один мой знакомый в застойных семидесятых работал на Таймыре одновременно в двух строительных конторах: русской и еврейской. И в той и в другой шарашили диссиденты, скрывавшиеся в глуши от властей. В первой шарашке - политические, во второй - сионисты.

- Знаешь, в каком пункте проявляется разность ментальностей? - рассказывал он. - В выпивке. Когда гуляли в русской шарашке, выпивка шла по следующему сценарию: первая стадия - ругали правительство. Вторая стадия - выясняли - кто кого уважает. Третья стадия - говорили о Боге.

В еврейской шарашке сценарий был такой: первая стадия - ругали правительство. Вторая стадия - спорили, чья мама лучше готовит. Третья стадия - говорили о болезнях.

Казалось бы - все, вроде, ясно: чем шире у человека воззрения, чем тоньше его культурные предпочтения, чем выше образование...Э-э, не все так просто! Во всяком, случае, не у евреев.

На моих выступлениях мне часто задают один и тот же вопрос: кем я себя ощущаю: русским писателем? еврейским писателем, пишущим на русском языке? или израильским русскоязычным писателем? И еще ни разу я не ответила на этот вопрос внятно, просто потому, что не знаю ответа.

В таких случаях я почему-то сразу вспоминаю, как в восьмидесятых годах по Коктебелю ходила одна полусумасшедшая армянская старуха и всем показывала список великих армян. Он начинался так: Шекспир, Достоевский, Наполеон...

Я живу в молодом, очень пестром и очень нервном обществе, члены которого беспрерывно выясняют отношения по самым разнообразным направлениям: политическому, экономическому, социальному, возрастному, религиозному, межполовому, и, конечно же, - этническому.

К этому привыкли все настолько, что, кажется, никто ничему не удивляется. Кроме того, историки и социологи, этнографы и философы - все светское население Израиля мучается глобальным и неразрешимым вопросом - что такое "еврей"?

Повторяю: светская часть населения. Потому, что для религиозной части населения этого вопроса не существует. Он решен со времен нашего праотца Авраама: если ты исполняешь все заповеди иудаизма, ты - еврей. Точка.

Приятель одной моей знакомой репатриировался в Израиль из Америки недавно. В знак протеста. Его родители, стопроцентные евреи из Чикаго, не так давно крестились и стали прихожанами протестанской церкви. Мальчик взбунтовался (эти непослушные мальчики из еврейских семей так разнообразно непослушны, что заслуживают отдельного разговора), и приехал в Израиль, где поступил учиться в одну из иерусалимских ешив.

На днях, купаясь в общественном душе, он случайно сломал замок на двери и оказался запертым в кабинке. К счастью, под потолком кабинки оказалось маленькое оконце, выходящее в общий коридор, в которое он с превеликим трудом выбрался. Выбрался, и идет к себе в комнату, само собой, раздетый, лишь препоясав полотенцем, так сказать, чресла, если мы уж коснулись библейских аллюзий. Навстречу ему идет главный раввин ешивы, который особенно опекает этого парня.