Василий Немирович-Данченко: Забытый рудник

До сих пор толпа не видела их, но когда штейгер осветил своим факелом эту картину разрушения, людей точно отбросило назад.

Штейгер оглянулся на них; бледные лица, полные ужаса, выступили перед ним из мрака. Люди отступали от факела, точно и он был страшен в эту минуту… Один только, держась рукою за стену, издали наклонился вперёд и рассматривает, не отступая, выдвинувшуюся из-под земли мёртвую голову. Что он хочет разглядеть в ней? Ясно только одно, что у него нет сил отвести от неё своего испуганного взгляда. Другой подобрался, протянул вперёд кайло, дотронулся до чего-то и назад поскорее отнял руку.

— Хлеб-от! Хлеб! — бессмысленно повторяет он.

Штейгер смотрит по указываемому им направлению… Там из-под земли вытянулась другая рука. В ней кусок хлеба, посыпанного крупною солью. Рука конвульсивно сжала хлеб и не выпускает. Кому принадлежит эта рука, тот весь засыпан землёй, — только она осталась на виду, протянутая вперёд.

Сзади набегали новые рабочие. Каждый продвигался вперёд и, увидев обвалившуюся шахту, молча, с перекошенным лицом, отступал назад. Один даже ладонью глаза заслонил, чтобы не видеть этого ужаса. Несколько рудокопов прислонились в стене лицом и стоят так, словно силы у них нет отодвинуть назад головы. Вот молодой парень, весь бледный, схватился руками за другого да и закаменел, а тот, другой, бессмысленно, безумно чертит что-то пальцем по влажной стене чёрной скалы.

— Живых нет ли? — словно про себя шепчет штейгер, и, точно в ответ на это, неизвестно чей, только из-под обвала доносится болезненно замирающий стон.

Штейгер подошёл ближе, — стон не повторился более.

— Ребята, рыть надо!.. Эй, Орефьев, Смирнов… Что вы, очнитесь, братцы… Это ещё хуже так-то. Рой!

И он, схватив одного за руку, подвёл его к массе обвала и сам вместе с ним принялся; но не успели они ещё коснуться земли, как новый глухой шорох послышался сверху, и, выпертая новою массой обвалившейся земли, нижняя двинулась вязкою мокрою слякотью в штольни. Едва успел отскочить назад штейгер…

Теперь ему всего этого было совершенно достаточно, чтобы оценить несчастье.

Очевидно, вход завалило глубоко. Сверху не могли им подать помощи.

Дышать можно было. Даже воздух с большею, чем прежде, силою струился по штольне. Очевидно, что сообщение с поверхностью земли ещё не было прервано.

Нужно воспользоваться этим. Через несколько часов весь рудник рухнет, не выдержав напора в одном месте сдвинувшихся горных пород.

— Ко мне, братцы, сюда, живо!

Люди обступили его отовсюду.

— Кому жизнь дорога, ко мне, одно спасение осталось — старая штольня вверху. Там шахта ещё цела, может быть. Да, воздух так шибко идёт, что иначе и быть не может. Сберите из боковых ходов, кто ещё не слышал этого, и сходитесь сюда.

Несколько человек, менее других растерявшиеся, бросились по штольне в боковые жилы.

И четверти часа не прошло, как все уцелевшие были уже здесь.

Штейгер приказал захватить смоляные факелы, хранившиеся в сухом месте под верхним сводом. Сочли оставшихся; оказалось, что не хватало семерых.

Этих, видно, уже никогда не увидят товарищи. Их завалило в самой шахте!

— Ко мне, ребята, меня слушать! — решительным тоном обратился к рудокопам старший. — Теперь, коли мы ещё между собой свару заведём, — тут нам конец. Сдаётся мне, что по старой верхней штольне дойдём мы до шахты. Если она обвалилась внизу, — может, там, вверху, уцелела. Ты бы, Иван, опёрся на кого-нибудь. Братцы, старику помочь надо! Не бросать же его здесь. Терентий, ты всех сильнее, помоги-ка ему. Тебя за это Бог не оставит! Ну, теперь за мною, братцы, благословясь!

Он снял шапку и перекрестился; шорох подымавшихся для креста рук послышался кругом.

— Как только с этими? — спросил он, глядя на высовывавшиеся ещё из массы обвала трупы.

— Что же, их сам Бог схоронил! — заговорила толпа. — Им хорошо: под рудой пропасть, по Божьему произволению, — всё равно, что с попом и с исповедью. Издавна так у нас на Урале народ думает.

— Ну, ладно. Царство им небесное!

Штейгер высоко поднял свой факел и пошёл вперёд.

Толпа, робко прижимаясь к стенам, следовала за ним. Добрались до входа в наклонную жилу, соединявшую верхнюю брошенную штольню с нижней. Штейгер решительно вошёл туда. Люди сбились в кучу и, то приостанавливаясь, словно выжидая, как ему удастся пройти далее, то прислушиваясь, нет ли какого шуму позади, не рухнула ли их оставленная теперь внизу штольня, стали подыматься по крутому спуску. И впереди, и позади густился мрак. Только в центре светлого пятна от факела шли люди. Казалось, тьма за ними следовала, подстерегая каждый их шаг… Минут двадцать двигались они вверх, то сгибаясь там, где свод этого бокового хода навис горбиной, то снова выпрямляясь и быстро догоняя друг друга. Теперь им казалось страшнее всего отстать от толпы: остаться кому-нибудь одному — всё равно было, что обречь себя на смерть. Штейгер изредка замедлял шаг и, убеждаясь, что все следуют за ним, опять ускорял его.