Василий Немирович-Данченко - Забытый рудник

Он собрал последние силы. Поднялся на ослабевших ногах, взял лопату… Ударил ею несколько раз в стену… Земля осыпается под этими ударами… Сверху каменное ребро висит. Лопата под него уходит. Глухо шурша, влажные комья падают вниз… А руки всё тише и тише работают. Вот-вот лопата выпадет…

— Помог бы кто! — шепчет он и с ужасом сознаёт, что голоса нет.

Ему кажется, что слова его слышны, но никто кругом не уловил ни одного звука. Так во сне бьётся и мечется человек. Чудится ему что-то страшное. Убийца с ножом ползёт по полу его комнаты к его кровати. Он видит убийцу, хочет крикнуть, и голоса нет. Пробует ещё раз, — то же самое. А нож всё ближе и ближе… Над ним поднялось сатанинское лицо, наклоняется к нему. Он собирает последние усилия, ему кажется, что от его крика весь дом проснётся, что на улице услышат его, а между тем даже рядом свернувшийся кот не встревожился от слабого вздоха, с усилием вырвавшегося из груди спящего.

— Помог бы кто!..

Ну… теперь конец. Ждать нечего. Рука механически направляешь лопату под скалу, нависшую сверху.

Что это? Лопата легко проходит туда.

Штейгера точно что-то толкнуло, он сжал зубы, сделал нечеловеческое усилие, ударил ещё раз и рухнул лицом в мягкую груду земли.

Лопата проскочила туда.

Что это? Свист воздуха… Оттуда, с той стороны рвётся сюда оживляющая струя… Ярче разгораются брошенные на землю факелы… Пламя их лижет стены. Усиленно подымаются груди. Окоченелые люди пошевеливаться стали. Кое-кто голову поднял и с болью, с натугой торопится надышаться поскорее… Штейгер подполз туда… головой прямо к отверстию. Вбирает в себя воскрешающий воздух…

— Тут… Тут!.. — бессмысленно повторяет старик.

— Верно твоё слово, дедко, тут!.. — слышится уже весело ему в ответ.

Ещё минуту назад чуть не сошедшие с ума люди теперь уж верят своему спасению. Главное то, что смерть не сейчас… Она где-то вдали опять, с нею ещё побороться можно. Несколько вспышек жизни впереди; следует воспользоваться ими и, во что бы то ни стало, уйти отсюда… Хоть и умереть, но там, а не здесь, не в этой тесной яме.

Оправились, принялись за работу. Живо очистили землю обвала, перегородившего устье этой жилы. По сильной струе свежего воздуха оттуда понимают, что там больше простора, что там шире ход, что эта червяная нора только входит в ту… Туда, туда, поскорее!.. Кайла громко бьются о камни, лопаты глубоко уходят в землю… «Давай я, давай мне!» — люди борются за право работать у самого отверстия, следовательно, за право первым войти туда. Дверь, пробитая ими, всё растёт и растёт. Старик наклонился, взглянул туда и просиял: его призрак стоял и ждал его.

— Иду, Господи, иду!.. — зашептал он про себя, и, если бы не остановили его окружающие, он прямо, головою вперёд, полез бы в отверстие и запер бы его своим телом.

Через полчаса можно было пройти, согнувшись, почти ползком.

Первый проник туда штейгер, за ним остальные. Старик высоко опять поднял свой факел.

— Никогда не видал этой штольни! — кричит штейгер.

Он оборачивается к старому рудокопу и обрывается на слове.

— Что ты?

По лицу Ивана текут старческие слёзы. Он с тоскою смотрит в зияющую пасть боковой жилы.

— Чего ты, дедко? — обступили его со всех сторон рудокопы.

Но старик смотрит всё туда же.

— Вспомнил что?.. — добивается штейгер, приступая к старику.

Всех охватывает лихорадочное желание чего-то нового.

— Мать здесь… Вот тут… Землёй завалило!..

— Братцы! — радостно кричит штейгер. — Значит, это и есть Знаменский рудник!

Горе одного — счастье другим.

Старика забыли. Люди поняли, что дедко вывел их в знакомый ему с детства, давно оставленный рудник. Он был пробит весь в твёрдой породе. Шахта его была цела до сих пор; как только найти её, добраться к её колодцу?

Штейгер, впрочем, нашёлся, подошёл к старику, не отводившему глаз от места, где погибла его мать.

— Дедко, а дедко… А Христос-то ушёл без тебя!

Старик встрепенулся, выпрямился, зорко воззрился в глубь штольни.

— Нет… Вот он… Ждёт… Иду, Господи, иду!..

И толпа, уже радостная, бодрая, повалила за ним.

Отсюда уже оказалось недалеко.

Старый рудник был не так тесен как Воскресенский. Широкие и высокие штольни вели прямо к шахте. Рудокопы шли по наклонной плоскости. Медь когда-то лежала здесь недалеко от поверхности земли, и шахта, очень невысокая и сухая, сохранилась до сих пор в том самом виде, в каком она была несколько десятков лет тому назад.