Василий Немирович-Данченко - Махмудкины дет

Мехмед-бея ввели в комнату. Солдат с ружьём стал в дверях.

Турок оказался громадного роста, сутуловатый, широкоплечий. Ему было за пятьдесят. Грустные глаза глядели из-под седых топорщившихся бровей, седые щетинистые усы шевелились, точно ему хотелось сказать что-то, да он удерживался. Ноги были завёрнуты в опанки. Плащ оборван, и в одном места у плеча на нём проступила кровь…

— Что это у него?

— Кириллов за кустиком, ваше высокоблагородие, штычком его нащупал.

— Зачем же это?

— Потому русским языком ему кричали: «Выходи, бритая твоя голова», а он только как кузнечик ножками-то стрекочет. Ну, Кириллов с сердцев его легонько и пырнул. Тады он, Махмудка, из-за кустика вышел. Мы, признаться, хотели его тут приколоть, да поручик приказал сюда вести.

— Семён! Подай стул ему!

Пленный, приложив руку к сердцу, губам и голове, сел. Лицо его стало ещё печальнее; очевидно, ничего хорошего не ждал он от своих новых повелителей… Горбатый большой нос совсем повис теперь над щетинистыми усами. И голова как-то в плечи ушла…

Иван Фомич очень долго служил на нашей Кавказской границе. Там он выучился с грехом пополам говорить по-турецки, так что теперь вовсе не нужно ему было переводчика.

— Мы с вами, кажется, уже знакомы? — обратился он к пленному. — Вы полковник Мехмед-бей?

Турок печально наклонил голову и весь точно осунулся сразу.

— Может быть, это ошибка, я обманываюсь; может быть, вы другое лицо? — подсказывал он.

— Я никогда не лгу! — поднялся пленный. — Вчера я бежал из Казанлыка, сегодня ваши солдаты нашли меня. Пешком уйдёшь недалеко! — грустно усмехнулся он. — Особенно, когда и голова, и нога ранены. А теперь вот ещё плечо.

— Вы знаете, что по обычаям военного времени… — начал было майор, тщетно стараясь принять официальный тон.

— Зачем вы мне говорите это? Сила на вашей стороне, вы победили, — прикажите убить меня. Я знал, на что иду, когда вчера вечером выскользнул из дому офицера, который взял меня к себе. Ну, что же, — я проиграл игру и должен умереть…

Иван Фомич, тронутый тоном пленного, вдруг заговорил с ним мягко.

— Скажите, разве вам дурно было?

— Нет.

— Притесняли вас?

— Офицер, у которого меня поместили, — великодушный человек. Он заставил меня взять его постель, накормил, напоил. Он как брат, а не как враг, обошёлся со мною.

— Боялись вы, что вам в России будет дурно?

— Нет. Я знаю, — русские хорошо обращаются со своими пленными.

— Зачем же вы ушли?

— Какое вам дело? Теперь я в ваших руках, — значит, исполняйте свою обязанность!.. Только поскорее… Поскорее! — и что-то как удержанное рыдание захрипело в горле старого турка.

Он опять наклонил голову низко-низко.

— Что вас ждало впереди? Турки всюду отступают, у вас голод, население подымается с мест и бежит. Не лучше ли было переждать это? Войне скоро конец. Вы вернулись бы домой.

— Домой? А где мой дом тогда будет?..

— Как где?

— Семью мою как найти?.. Я знаю ведь! Из Стамбула приказ есть — всем уходить в Малую Азию. Мои уйдут тоже. Куда? — Как я отыщу их? Эх! — Что говорить напрасно! Я сделал то, что считал своею обязанностью, — исполняйте вы вашу. От смерти не уйдёшь. Что предопределено, то случится. Каждый живёт столько, сколько ему назначено. И не для себя я… — опять оборвался турок и махнул рукою.

— Вы сказали — семья… У меня тоже семья есть! — как-то раздумчиво проговорил Иван Фомич.

— Счастливы вы, значит, что живы и увидите её. Счастливы, что не попали в плен! — вздохнул пленный.

— Вот именно ради семьи вашей я и спрашиваю вас… У вас есть дети?

Турок ещё ниже наклонил голову. С минуту продолжалось молчание.

— У вас много детей? — повторил свой вопрос Иван Фомич.

— Четверо! — тихо прошептал Мехмед-бей.

— Большие?

— Все маленькие… Старшей шесть лет…

— У меня тоже мальчику шесть, — словно про себя проговорил майор.

— Красавица вырастет, — оживился пленный. — Глаза большие, и теперь как огонь жгут… Я её пять месяцев не видел. Плакала, когда уезжал я. Самому маленькому год. На руках у матери оставил его. Они там все, под Адрианополем, живут. У меня хозяйство, виноградники… Там хорошо… Что ж, думал, при мне вырастут, на моих глазах… А тут война эта! Проклятие на тех, кто вызвал её!.. Кому нужна была наша кровь, счастье детей наших? Бог справедлив, — он покарает виновных!

— Да! Кому война нужна? — согласился и Иван Фомич. — У меня вот все и средства — одно жалованье. Убили бы, чем семье жить?