Светлана Рыбакова - Домой

Сашка вспоминает любимый Крым и начинает доказывать Серго, что с границами не так просто и в России:

- У вас долину не поделят, а у нас - Крымский полуостров. В Крыму в основном русские живут, а он вдруг украинский стал. И что это вдруг хохлы, русаки да бульбаши рассорились? Мы же все неделимы, из одного яйца вылупились - вот где трагедия. Мне кажется, что рано или поздно опять сольемся.

Серго оживляется:

- Союзом и на Кавказе жили неплохо. А как развалились - да враз обеднели, обозлились, ищут виноватого. - И он пускается в мудреные рассуждения: - В Российской империи, а потом в Союзе Кавказ жил мирно - в империях потасовки пресекаются. Россия вмешалась и победила войну на Кавказе. А сейчас... - осетин безнадежно машет рукой.

- У нас недолюбливают рыночных кавказцев, - сообщает Сашка. - Поражает, как меняются ваши, попав в Россию. Их так корежит. В горах люди абсолютно другие.

- У вас - "новые русские", в горах - "новые кавказцы". Мафия. И ты не суди по вашему рынку обо всем Кавказе.

- Да?.. Клево, Серго, то, что осетины чем-то на русских смахивают.

- Ну, у нас не Россия, а вера одна - христианская.

На эти слова Саня пожал плечами: разговоры о вере для него были пустыми.

В дни болезни на рядового Большова повеяло ветерком гражданки. По утрам никто не приходил с надсадным криком: "Рота, подъем!" Он блаженно отсыпался или валялся на постели, перечитывал Лермонтова, толстовских "Казаков" и с удивлением отмечал: ничего-то за последние сто пятьдесят лет не изменилось на Кавказе.

Слушая разговоры, что Запад подбрасывает дровишки в костер Кавказской войны, чтобы ослабить Россию, Саня думал: дело не в деньгах. По-нашему грабеж - плохо; а у них - героизм. Забытые обычаи пробудились в последние годы. И спокойно живший при Союзе кавказский дом превратился в коммуналку с дрязгами и взаимными обвинениями. Им кажется, что только оружием правду найдут. А эта кровь... И сколько ее прольется, покуда они выдохнутся, перестанут утверждаться и начнут работать и просто жить. У себя все вверх дном перевернули, теперь до нас добираются, в оба глядеть надо. Ведь Кавказ накрепко связан с Россией. Наведи она у себя в хозяйстве порядок - и в горах дела утрясутся, и все народы опять к ней потянутся. "А я в Расею, домой, хочу..." - эти размышления всегда заканчивались мирным сопением.

Сквозь сон пробился дробный стук дождя... или молотка, а может, ингуши опять озоруют из автоматов у стен бывшего батальона, кто знает, - сознание упорно пыталось зарыться обратно в небытие.

Но стук усилился, ворвался в комнату и заставил вздрогнуть: это были Зинины каблучки. "Удивительный народ женщины: зачем в этом забытом цивилизацией, населенном полудиким солдатским племенем месте делать прическу, красить ногти, носить каблуки и стучать ими по мозгам, когда человек лег отдохнуть?.."

- Большов! Вставай! Ротный приказал. Нападение на батальон. Автомат получай! - Медсестра Зиночка, жена прапора Звягинцева, хорошенькая, аккуратная дамочка, смертельно боялась горцев, перестрелок и сейчас, судя по голосу, была в безудержной панике. - Саня, лови каску. Живо во двор.

- Щаа-з-з! - не оборачиваясь, процедил Сашка сквозь зубы.

А дробь каблучков стала удаляться по коридору.

"Замучили! Невидаль: ингуши опять под забором тарахтят, привыкнуть пора бы. Только встанешь - отбой прикажут. Да не пойду я никуда!" Но смутная тревога пробежала холодком по спине. Сегодня утром Сашку с двумя солдатами отправили во Владикавказ. Ему надо было запечатлеться на военный билет, а те - в увольнение. Счастливые солдатики топали по пыльной дороге к поселку, на автобусную остановку.

Сашке вдруг почудилось дуновение свободы и захотелось послать горам последнее "прощай". "Что бы такое сделать?.."

Неожиданно даже для самого себя, на берегу реки, под памятной чинарой, Санька раскинул руки, заорал песню-подарок, сочиненную, естественно, в Хитром дворе, в глубоком детстве, общими усилиями:

По горе скачет джигит,

а в зубах кинжал держит.

И пошел плясать лезгинку.

А внизу народ кричит:

- Вах, какая молодца!

Орай-да-райда, гоп-ца-ца...

Хитрый двор ворвался на Кавказскую землю, а собратья по казарме сперва струхнули: у парня крыша покосилась, и это прикол или что... Но Саня в свои прыжки вкладывал столько страсти, так остервенело дрыгал больной ногой, что горцы, поддавшись его энергии, стали ритмично хлопать руками и даже что-то выкрикивать.

Орай-да-райда, гоп-ца-ца,

продолжал новоиспеченный лезгинец.