Алексей Бежецкий - Тиф

Поздоровавшись с ротами, Гейман улыбнулся и спросил:

— Хорошо ли вам живется тут? Вкусны ли пироги турецкие?

Солдаты что-то такое крикнули в ответ, и эти ответы перепутались в общем отрывистом говоре, перебиваясь хриплым смехом.

Затем Василий Александрович слез с лошади и, надвинув слегка шапку на затылок, окинул взглядом офицеров, приподняв слегка вверх свои дугообразные брови, подернутые частой сединой. Потом, слегка нагнувшись вперед и помахивая здоровой рукой, небольшими шагами пошел вдоль фронта, задавая по временам короткие вопросы. Он говорил несколько бася и отрубал слова, точно командовал «на плечо!» или «рота, пли!». Вследствие долголетней боевой службы и жизни между солдатами он никогда не задумывался над тем, что и о чем говорить, за словом в карман не лез и для убедительности приправлял свою речь крепкими русскими выражениями. Солдаты провожали глазами его высокую худощавую фигуру.

— Ну, вы тут не отъелись, молодцы… И рожи вытянулись… Тебя как зовут?

— Яков Дмитриев, ваше превосходительство, — отвечал стройный солдат с ястребиным взглядом, выпячивая грудь колесом.

— Какой губернии родом?

— Симбирской.

— Значит, к морозу привык… Отчего у тебя Егория нет?

— Не заслужил, ваше превосходительство!

— А ты там, — обратился генерал к черненькому худому солдату в задней шеренге, — что шею вытянул, точно петух?.. Поди сюда! Не ты, не ты! Вот этот: лопоухий!.. Ты не из жидов ли?

— Никак нет, — отвечал обиженным тоном солдат.

— Ну, виноват… Э! да у тебя крест на груди? За что получил?

— За сра-же-ни-е двадцатого сентября на турецких высотах, — отвечал тот, точно повторяя заученный урок.

— На турецких? да тут, брат, все турецкие, да только теперь наши стали… Ну, молодец! Дайте ему рубль…

Потом, выйдя опять на середину, генерал поблагодарил солдат за службу и сказал:

— Теперь отдыхайте спокойно, только не очень! А придет время, вот этот самый Эрзерум штурмовать будем! — И Гейман протянул руку по направлению к Эрзеруму. — Знаю, что вам тяжело, мои молодцы! И мне, старику, тяжело! Что делать? Будем терпеть. Я надеюсь на вас. Вы герои. Мы победили, и эту крепость возьмем и победим! И вперед пойдем — опять турецкие морды бить будем! Смотрите же, поддержите честь кавказской армии!

Кто-то крикнул «ура», и резкое «ура» несколько раз прокатилось по рядам. Веселые глаза Геймана как будто затуманились, он был доволен и, повернувшись к Иловлину, сказал: «Дайте им по чарке водки», и отпустил солдат, повторив, что «теперь они могут отдыхать спокойно и поправляться». Слушая Геймана, Иловлин невольно вспомнил последние слова его приказа, отданного за четыре дня до деве-бойнского сражения: «Теперь, боевые товарищи, мы поистине завоевали себе спокойные зимние квартиры в сердце Анатолии…» [10] Имелась в виду возможность расположения войск на зимний период в центре Анатолии — основной части Турции, расположенной на полуострове Малая Азия. С 20-х годов XX века Анатолией называется вся азиатская часть Турции.

— Ну, что, как вы кормите солдат? — спросил его Гейман.

Иловлин приложил руку к козырьку и что-то промычал.

— Опустите руку… Покупаете у жителей?..

— Так точно, ваше превосходительство; только здесь — муки почти нет, большею частью все выдаем в зерне.

Генерал нахмурился.

— Да, да, да… Ручные жернова вам прислали? Нет? Так пришлют на днях, — продолжал он, как будто сконфуженным тоном, — раздавайте в роты и мелите, мелите; понимаете? Это мой интендант придумал… Раздайте и заставляйте скорее молоть… Понимаете?

— Понимаю, ваше превосходительство!

— Где у вас тут отогреться можно? Ведите меня в ваши апартаменты…

Гейман зашел в офицерскую комнату, от чая отказался, выпил своего вина, которое вез за ним казак, посидел немного, обошел госпиталь и уехал.

Вскоре после проезда генерала в О* дошел слух, что в тылу отряда тиф сильно увеличился и что кое-где он уже появился и в блокадных войсках. Этого только и недоставало! В О* было десятка два больных, но не тифозных, и ожидание неприятного гостя производило на всех нехорошее впечатление. Заелов, Чирков и отец Андрей каждый раз, сидя вместе за обедом, среди общих разговоров и шуток, вспоминали об эпидемии. Есаул Заелов, для поддержания бодрого духа, подправлял себя водкой; Чирков спал восемнадцать часов в сутки, а отец Андрей вздыхал и говорил: «На все божье изволение, и ему надо покоряться…»