Екатерина Садур - Перелетные работы

- А кто тогда? - тревожилась я. - Натка? Но вряд ли она согласится. Аленка? Но она не умеет читать... Кто, скажи!

Но тетя Груша молчала. Я видела, что из ее синей сумки тор-чит корешок "Питера Пена" и что напротив магазина, из которого мы только что вышли, находилась библиотека.

- Послушай, - ласково сказала я и потянула ее за рукав. - За что ты рассердилась на меня?

Но она продолжала молчать.

- За что...

И тут вдруг в глазах стало тепло и тяжело. Мои пальцы, лежащие на ее рукаве, расплылись, а буквы на корешке "Питера Пена" стали широкой белой полосой.

Мы стояли у светофора, и его веселенький красный огонек, упрятанный под круглое стекло, вдруг вытянулся и погас. За ним тотчас зажегся желтый, но не круглый, а такой же вытянутый, и так же задрожал под толстым стеклом, просясь наружу. Машины встали, и мы пошли через дорогу. Я шла и смотрела вниз: мои коричневые сапожки расплывались.

- Стой, милая! Стой!- услышала я над собой громкий плачу-щий голос.

Я подняла мокрое лицо и остановилась. И тетя Груша остано-вилась тоже.

Вместо того чтобы застыть на зеленый свет рядом с други-ми машинами, по дороге медленно, но упорно шла белая лошадь-тя-желовоз и тянула за собой телегу с мужиком в телогрейке. Мужик дергал за поводья, умоляя, чтобы она встала. Она оглядывалась на него, ласково кивала и продолжала идти. У нее были тяжелые копы-та, мокрые широкие глаза и редкая грива. У мужика на телеге были тяжелые короткие ладони и точно такие же мокрые широкие глаза.

- Стой, милая! - певуче прокричал он.

Лошадь снова оглянулась на его ласковый голос, ласково взгля-нула на него и остановилась как раз посередине перехода.

Мы с тетей Грушей стояли перед телегой, а люди, шедшие нам навстречу через дорогу, стояли напротив нас, но с другой сто-роны.

- Пошла, милая! - зарыдал мужик.

Лошадь не двигалась и добро глядела на него.

Мы с тетей Грушей стояли и ждали. И люди напротив тоже сто-яли и ждали, только один худенький молодой человек в куртке с приподнятым воротником, обошел телегу и перебрался на другую сторону улицы.

- Пошла, милая! - умолял мужик и хлестал лошадь.

Лошадь тихо качала головой.

В это время зажегся красный свет, но машины не поехали. Они загудели, и лошадь ласково оглянулась на них и тряхнула гри-вой. Ей стало жарко. И вдруг она вздрогнула, потому что из гудения машин вырвался пронзительный милицейский свисток. Она занесла ногу с тяжелым копытом, намереваясь сделать шаг, но потом переду-мала и опустила ее назад. И снова любяще посмотрела на хозяина и обвела взглядом ревущие машины и людей, по обе стороны телеги.

- Добрая лошадка! - сказала я и протянула к ней руку.

Она часто замигала и потянулась мне навстречу.

- Но, милая! - снова всхлипнул мужик и хлестнул ее по широкой спине.

Я подумала, что ей очень больно. Но она даже не замечала побоев хозяина. Она не двигалась с места, разглядывала людей и синие буквы "Зоопарк".

К мужику подошел милиционер и сказал:

- С вас штраф!

Но мужик ответил, что нету.

Милиционер не расслышал, потому что машины очень громко гудели. Он сердито махнул на них жезлом, и они замолчали.

- Нету, - повторил мужик, - сил у нее нету! Она старая, в городе напугалась. Я говорил им в совхозе: "Дайте мне Савраску или Задора, те помоложе. Или пошлите грузовик!" Но они...

- Проходи! - махнул милиционер жезлом нам с тетей Грушей.

Мы не пошевелились.

- Проходи! - повторил милиционер людям напротив, но и они не двинулись.

Напротив нас у телеги худая высокая бабка в берете, лежав-шем на щеке вторая щека была открыта, - приподняла бровь и ска-зала:

- Некультурно, ах как некультурно!

За ней стоял мальчишка без бровей и широко улыбался мне. Я, как дядя Кирша, сделала благородное лицо.

Тетя Груша и старуха с поднятой бровью заметили друг дру-га и покивали. Тогда я покивала мальчишке без бровей. Он по-махал мне рукой и подпрыгнул.

- Заплатите штраф, - повторил милиционер, и мужик, пошарив в кармане телогрейки, достал три кругленькие монетки. Я зна-ла, что в каждой из них умещается по рублю.

Я вспомнила, как мы с тетей Грушей сидели за столом, на-крытым зеленой скатертью. На столе лежала книга, раскрытая на странице с картинкой лошади, впряженной в телегу с мужиком. Там на картинке была точно такая же, с тяжелыми копытами, белая лошадь и точно такой же белесый широколицый мужик. Ниже шли строчки стихов, и тетя Груша читала мне звонким голосом. За окном крупным снегом осыпаiлась зима, и это стихотворение про зиму мы с тетей Грушей выучили наизусть.