Анна Саед-Шах: Дурочка

Анна САЕД-ШАХ

Дурочка

Можно подумать, сами все такие умные, а дурочку увидели и обалдели от удивления. Лично мне ничего плохого от нее не было. Да и как она может сделать что-то уж совсем плохое, совсем, подлое- ведь дурочка, ума не хватит. Кстати, насчет ума - это ее личное дело. Ей за это государство пенсию платит. Ну ладно, предположим, что она совершенная дурочка. Как же тогда, простите, ей удается свои пенсионные рубли на месяц распределить? Я бы не смогла. И худенькой ее не назовешь- значит, питается надежно. И раздетая не ходит. Так что еще неизвестно, какие у нее математические способности. А я ее сразу узнала. У нас, оказывается, балконы напротив, только у меня на восьмом, а у нее на десятом и весь загорожен железными прутьями аж до следующего этажа. Я увидела ее и кричу: - Почему у тебя такой балкон? - из любопытства поинтересовалась: мы недавно въехали, и про балконы я ничего не знала- что сажать, как обставлять. Ну и спросила про прутья. - А это,- говорит,- для собаки, она у меня того, ненормальная. И тут я почему-то вспомнила. Нехорошо, конечно, что сразу после слова "ненормальная", но ведь не нарочно же! Ну да, это она приходила на днях в танцевальный кружок, куда я Катьку вожу. Пришла в розовой марлевой пачке прямо с улицы. Я еще удивилась и спросила учительницу, кто, мол, такая. - Не знаю,- говорит,- новенькая, наверное. Странной показалась мне эта новенькая: чуть выше моей шестилетней Катьки, а глаза строгие, умные, прямо как у шестиклассницы. Кость широкая, крепкаяне балетная. А на мордашку ничего, забавная. - Как тебя зовут, девочка?- спросила ее Люська-училка. - Лена. - А что ты, Лена, хочешь? В кружок записаться? - Очень мечтаю. - А сколько тебе лет? - Двадцать шесть. Мы с Люськой переглянулись, враз прыснули и чуть под скамейку не упали. Выходит, она старше учительницы на два года, а меня чуть младше. Я все Люська - да Люська. Можно подумать - подружки неразлучные! Как бы не так. Просто я ей к каждому празднику подарки разные делаю, а другие нет. То ли материально не могут, то ли морально не догадываются- только цветы носят. Зато я зову Люська, а они - Людмила Ивановна. Но раз уж она так подарки любит, то пусть в Люськах походит, потерпит. Отсмеявшись, Люська и говорит: - Вообще-то, Леночка, у нас кружок для детей. - Да вы не пожалеете, если меня возьмете! Я замечательно танцую. А еще петь могу, как Алла Пугачева. Хотите? - Давай,- скомандовала Люська, и Лена спела "Арлекина", очень похоже. - Нравится? А они говорят, что я дурочка. - Это кто говорит? - Да все. И злые и добрые. Вообще-то добрых больше. Но они тоже очень злые. Я их спрашиваю: что ж вы такие злые? Не знают. Даже красавицы из парикмахерской. Я к ним пришла волосы мести. Не для денег, конечно, у меня государственная пенсия, а чтобы бесплатно покрасили под блондинку. - А зачем под блондинку?- поинтересовалась Люська. - Как зачем? У них в парикмахерской все блондинки, очень красивые... Сначала хвалили, что убираю бесподобно, а как узнали, что желаю блондинкой стать, смеются. И тоже спрашивают: зачем тебе блондинкой? У тебя волос - с гулькин нос, лучше купи в аптеке касторовое масло да втирай. Ну я и втираю. А вы втирали?. - Нет, милая, мы не втирали,- надменно произнесла Людмила Ивановна, обидевшись на возможный намек в свой адрес.- И вообще, милая, я же ясно сказала, что кружок для детей. - А я и мечтаю, чтоб с детьми. - Ну Люсь, ну что тебе, жалко? Ты ее с моей Катькой в пару поставь... И вот когда я вышла на балкон и поинтересовалась оградой, то и Лена сразу меня вспомнила и давай через двор кричать: - Тетенька! Спасибо тебе, век не забуду! С тех пор стоит мне выйти белье развесить или просто подышать - она тут как тут со своим "спасибо". Глупость, конечно, однако и приятно тоже. Тем более что народ в наших двух домах все больше простой и к нам, интеллигентам, отношение особое - недоверчивое, но и уважительное тоже. А тут эта Лена именно меня из всех выбрала, даже неловко как-то - что уж я такого особенного сделала? Иногда нарочно весь вечер к балкону не подхожу так она голову между прутьев просунет и давай Пугачеву петь, чтоб я услышала. Сергей мой не злился, только подшучивал: выйди, мол, пожалей человека, а то всю ночь будет серенады петь. Так бы все и продолжалось спокойно, но Катька моя, как придет с танцев, так поет: все дети как дети, а я с Ленкой-дурочкой должна танцевать? Вот брошу кружок - будете знать! Я, как всегда, посоветовалась с Сергеем, и зря. Он начал благородными идеями фигурировать: пусть Катька привыкает, пусть даже переломит себя, попробует встать над толпой.