Если бы он сказал - "в недолюксе", было бы точнее. Но против истины не попрешь: нам досталась единственная во всем общежитии комната с ванной и даже душем, откуда раз в неделю почти текла нехолодная вода.
Петенька сначала был очень недоволен, но потом смирился и даже обрадовался новому обществу, быстро перезнакомившись со всеми литераторами. Если мне он своих стихов не показывал (думаю, не хотел предстать передо мной в столь странной ипостаси), то им показывал: они ведь не знали, кто он. И, конечно, моя первая встреча с Петенькой на самом деле была не первой, просто ему было неприятно в этом сознаваться. Только одному человеку он проболтался насчет мух - и как раз тому, кому не надо бы: Глызину. Вообще этот Петенька был какой-то странный! То соблюдал миллион предосторожностей, то сразу доверялся понравившемуся собеседнику. Все-таки он занимался не своим делом.
Впрочем, я неточен. Глызин был слишком примитивен, чтобы понравиться Петеньке. Просто Глызин его обнадежил. Он был действительно популярен в изданиях определенного пошиба, а так как сей пошиб стал почти всеобщим - шел в гору и мог помочь. Лично я бы с ним никому не посоветовал связываться, но раз уже Петенька совершил ошибку, то с литературными мечтами пусть разбирается сам. Нет, я сказал ему пару раз, но хитрый Глызин держался с "богатеньким Буратино" довольно осторожно и раскрыл свою глызинскую сущность не сразу. А Петеньке, как я понял позже, очень хотелось найти другой выход... а не тот, который ему рисовался, и он всячески пытался обмануть себя, убедить, что он встретил того, кто ему нужен. Вот они с Глызиным и кружили друг возле друга, и каждый пытался извлечь свое. (А вообще Глызин тоже с завихрениями: напирает на то, что он выходец из низов и крестьянская душа, напившись же, посылает в Интернет сообщения, что он - свояк Луи Арагона.)
Их итоговый разговор я услышал благодаря нашему недолюксу. И при этом вовсю его проклиная: когда полчаса стоишь в чем мать родила, клацая зубами, и растираешь по телу жалкую струйку воды, убеждая себя, что принимаешь душ, тут не до благодарности. Меня было даже не слышно, так жалок был напор; а они решили, что в номере никого нет. Под конец их беседы я уже оделся и мог выйти, но каюсь: стало интересно дослушать.
Сперва это было звяканье.
- Когда пьешь пиво,- раскатисто гудел Глызин, садясь и, видимо, продолжая начатый на улице разговор,- советую снять носки и ботинки. Вот так... Ступня залог здоровья. Налить?
- Нет, я буду ликер,- сказал Петенька, садясь тоже.
- Учись пить с людьми, Петруха! Это тоже залог. Пускай не здоровья, но кой-чего... посерьезнее. Я вот не зря говорю, что ты не совсем наш человек.
- А почему это? (Явно звук отвинчивающегося колпачка фляги с ликером.) Кто тебе, собственно, нужен?
- Мне? Мне никто не нужен,- заверил Глызин, глотая (и в этот миг будучи самым правдивым человеком на свете).- Но уж если ты поглядываешь в сторону наших курсов, то полгодика у станка или хотя бы туши говяжьи поразгружать тебе было бы оч-чень нелишне... Все большие люди с этого начинали - у нас по крайней мере.
- Туш я вижу достаточно,- мрачно сказал Петенька.- Вообще мне кажется, прошли те времена...
- А ты перекрестись, когда тебе чего-нибудь кажется,- благодушно посоветовал Глызин.- Сразу помогает.
Пауза.
- Почти как у Пушкина,- вновь заговорил Петенька.- "Не торговал мой дед блинами, не ваксил царских сапогов"... Только навыворот.
- Пушкина я читал,- очень серьезно сказал Глызин.- Представляешь? Другие им восторгаются, а я взял и прочел... Всего. Интересно стало: вправду ли он так велик, как говорят? Ты никогда никого не пробовал читать с целью проверки, а?
- Что ты хочешь этим сказать? - с интересом спросил Петенька.- Проверка не удалась? (Он, видно, уже не ждал от Глызина чего-нибудь интересного. И напрасно: Глызин совсем не глуп.)
- Пач-чему же?.. Удалась. Умный мужик! - (В щелку я увидел, как Глызин, зажмурившись - не то от Пушкина, не то от пива,- мотает бородой.) И вредный... Я только тогда и понял, Петяша, почему наш русский царизм сто лет спустя полетел к чертям. По доброте своей. Я бы на месте Николая не декабристов раздавленных повесил, а в первую голову его... Пушкина.
- Ты... что? Серьезно? - пролепетал Петенька.- Ты... что?
- Выпей пива,- еще раз предложил Глызин,- лучшее средство от обморока. Я ж сказал: на месте царя. А не на моем. Я - скромный Глызин и никому не желаю зла! Предлагаю смочить этот лозунг...
Звяканье.
- Но это только половина дела,- подчеркнул незлобный выпивающий, откинувшись на спинку стула.- Царь его не просто пощадил. Он его назначил первым поэтом России, что было второй ошибкой. Знаю, знаю, не вякай, глас народа и всё такое... И все-таки царь мог не признать этот глас. А он признал. А раз признал, значит, назначил. Заверил, так сказать.
Читать дальше