Юрий Слёзкин - Козел в огороде

— Крепка девка… Дура, конечно, но ничего, вышколю… пригодится. Хорошо, что деревенская… без фокусов… и в союз не нужно записывать… просто так, гостит у меня, родственница… Конечно, придется приодеть, зато от грязной работы не станет отлынивать и расторопная…

— Приятная мордочка,— соглашалась соседка справа — и глазки такие живые… понятливые…

— Вонять будет,— сомневалась соседка слева,— эти деревенские всегда воняют…

— Вымоем! — отвечала Близняк.

— Все равно вонять будет, я знаю,— настаивала на своем соседка слева.

— А мы ее, конечно, в комнаты вонять не пустим…

— Зато лишнего часа считать не будет, дней отдыха разных выдумывать не посмеет,— поддерживала хозяйку соседка справа.

— За пустяшное слово в суд не потянет,— подхватывали другие, тотчас же приходя в благородное негодование,— прибавки не спросит… А то ведь с нашими сладу нет. Что же это такое? Прямо у прислуги в лапах! Того и жди какой-нибудь пакости! И все о своих правах. А где же наши права? Треплют хвост по собраниям, а после за их интересное положение — мы же плати.

— Нет, умненько поступили, Евдокия Федоровна, что взяли деревенскую девочку. Бога будете благодарить.

И точно, мамаша Близняк одним махом поймала двух зайцев — телятинка из телушки получилась на славу — нежная, белая, сахарная. Вся телушка пошла впрок: из ножек — восхитительное заливное с хреном, из почки и печенки — слоеные пирожки, а головка под томатным соусом с каперсами и оливками — любимое блюдо папаши Близняка — удалась так, что будь бы папаша пятью годами помоложе, бес его знает, каких бы он на радостях и из благодарности не натворил хлопот своей супруге. Варька тоже оправдала себя вполне. И отъелась довольно быстро, не очень отяготив хозяйский бюджет, и воняла по-божески, в меру, и справлялась со всем легко, быстро и весело. А главное, ни о каких союзах, ни о каких выходных днях даже не помышляла. На вопросы отвечала все так же кратко «угу», что тоже было весьма удобно. Правда, вскоре прибавилось у нее к «угу» еще два слова, тоже коротенькие, но звучавшие несколько самонадеянно.

— А негож! — вскрикивала она, когда была в особенном ударе, когда ей казалось, что все трын-трава, все может осилить молодой задор.

Округлое, пополневшее лицо ее при этом улыбалось не без лукавства, а глаза чертенятами поглядывали из-под густых бровей.

Но и это восклицание не вызывало никаких опасений в сердцах обывательниц.

— Славная девушка эта Варька,— говорили они,— везет же Близнячихе, вот бы нам такую! Ведь она с нее две шкуры дерет, а девчонке все нипочем. Давно таких не было прислуг. И верная какая — никогда со двора не сбежит, даже знакомства с другими прислугами не заводит. Только в церковь ходит исправно… служит прямо даром. Аккуратная — двух платьишек за год не износит… босиком все — летом и зимой. Ей даже Евдокея Федоровна говорит: «Простудишься», а она свое: «А негож!» Умница, прямо умница! Клад! Вот бы у кого поучиться нашим профсоюзницам! Таких бы больше — никакой революции не нужно и полная сознательность…

— А не пробовали вы ей предложить немного больше?..

— Пробовала…

— Ну, и что же, не идет?

— Нет, не идет…

— Удивительно!..

Но вскоре появился первый тревожный знак. Варька обогатила свой лексикон еще одним словом, правда, совершенно безобидным и не советского производства, но все же несколько двусмысленного характера. Слово это было: рататуй . Где она его подхватила, неизвестно, но оно ей, очевидно, очень понравилось, потому что она стала его употреблять каждый раз, когда находила необходимым выразить кому-нибудь или чему-нибудь свое порицание.

— Рататуй! — вскрикивала она весело, но достаточно выразительно.

Конечно, в сравнении с ругательствами, какие себе позволяли другие близняковские служащие, это слово казалось мальчишкой и щенком, однако повод, вызвавший это слово,— дух возмущения, дух порицания — невольно наводил на размышления. Но надежды все же не были обмануты. Рататуй на языке не мешал рукам делать свое дело исправно и ловко. И вдруг… Опять это трагическое «вдруг». Надежды стали осыпаться лепесток за лепестком, как розы, прохваченные нежданным августовским морозом. У Варьки обнаружили потертую книжицу «Звездное небо». Оказалось, что по ней она научилась читать. Потом в разных неподходящих местах нашли замасленные обрывки с убийственными каракулями, выведенными, несомненно, огрубевшей и сильной рукой Варьки. Вслед за сим пошли открытия одни за другими, и в течение не более последних шести месяцев оказалось, что Варька обзавелась профсоюзной книжкой, прочла больше десятка дрянных брошюрок, занялась физкультурой, открывала зимой у себя в чулане форточку, изучала политграмоту, нацеливалась на «Азбуку коммунизма» и заглядывала не раз в комсомольский клуб. А однажды в воскресный день, умывшись и приодевшись в заплатанное, но чистое сарпинковое {23} 23 Сарпинковый — из сарпинки — тонкой хлопчатобумажной ткани в клетку или в полоску.— Примеч. верстальщика . платьишко, повязала черные космы красным платочком и, явившись в столовую к папаше Близняку, положила перед ним расчетную книжку и сказала: