Юрий Слёзкин - Козел в огороде

Вот тут-то и началось то, что впоследствии называли «великим идеологическим трусом», то, что поставило вверх тормашками весь наш устоявшийся быт, перетрясло все перины, выветрило все домишки и головы, а после снова подняло нас на живые ноги. Ни война, ни революция, ни смена властей, ни свои, ни чужие бандиты — ничто и никто, казалось, не могли нарушить невозмутимого покоя нашего города, точно бы прикрывшегося шапкой-невидимкой и схоронившегося от всех ветров за своими вишневыми садочками и покосившимися пряслами,— а вот помер козел Алеша, переживший с нами как ни в чем не бывало все великие перемены,— и тотчас будто некий волшебник сунул в очи шутейное зеркало, перекосив до предела знакомый заспанный обывательский лик, после чего пребольно стукнул тем зеркалом его по лбу.

И как же после этого удивляться тому, что большая часть громадян тотчас же, как дошла до них весть о найденном трупе козла, решила, что именно в этой-то козлиной смерти и таится причина и следствие, что не случись с Алешей такой беды — все бы обошлось благополучно.

Чего же удивляться, если нашлись и такие, которые шли еще дальше в своих обобщениях, утверждая, что Алексея Ивановича Козлинского вовсе не существовало в природе, что он лишь одна из личин все того же Алеши.

Правда, утверждали это люди совсем темные или такие, которые считались темными, но, думается, в их утверждении была некая доля здравого смысла,— конечно, если придать ему значение аллегорическое. Факт был налицо, и факт неоспоримый. В то именно мгновение, как исчез Алеша из города, в городе появился Алексей Иванович (так утверждал сначала и готов был присягнуть впоследствии Никипор), а с той минуты, как Козлинский покинул наши края, Алеша снова объявился, но уже мертвый, и это удостоверял не один Никипор, а все граждане. Больше того. До тех злосчастных дней только завистливый человек мог бы утверждать, что обитатели нашего города глупее обитателей какого-нибудь другого города. Правда, из нашего города не вышло ни одного особенно замечательного человека, но, однако, старожилы могли бы пересчитать вам немало таких сограждан, которыми не побрезговала бы и столица. Теперь же, после исчезновения Алеши, стоило лишь послушать любого из громадян, чтобы убедиться в том, что дураков в нашем городе не оберешься. В дураки сразу и неожиданно для себя попали такие лица, которым раньше и во сне не могла бы присниться какая-нибудь глупость.

Вот почему, приняв все это в расчет, даже наши комсомольцы (а они уж известно какой отчаянный народ) нисколько не умаляли значения погибшего Алеши, а, напротив, так прямо и говорили в своих общественных выступлениях, когда речь касалась недавних событий, что Алеша совсем не простой козел, каких много, а козел со значением, олицетворяющий собою все «предрассудки изгнившего быта», козел- символ , и даже сочинили впоследствии веселую комедию под названием «Козел в огороде», где вывели много знакомых нам лиц, нимало с ними не поцеремонившись. Драмстудиец из Харькова Коля Егунов играл козла, а Варька — Соню Нибелунгову. Конечно, комсомольцы и те граждане, которые считали Козлинского оборотнем, почитали Алешу как бы с разных концов и по-разному, но для большинства было очевидным одно: называйте Алешу оборотнем или символом — все едино, оба эти определения содержат в себе нечто малопонятное, темное, а Алеша — все же факт реальный, существо во плоти, жившее странно и погибшее еще более странно. Следовательно, каков бы ни был «идеологический подход» в разрешении вопроса о козлином естестве — Алеша все же виновник разыгравшихся событий. А раз найден один виновник и виновность его установлена всеми, то, само собою разумеется, легче доказать свою собственную невинность.

Так и получилось тотчас же, как только приступили к разбору дела и выяснению причин, породивших неприятный анекдот. Все тотчас же стали прятаться один за другого, как в известной игре «Гуси-лебеди», а за всеми вырастала неизменно одна фигура, которая уже ни за кого не пряталась, потому что сделать этого никак не могла, и фигура эта была — Алеша, вернее, его тень или его дух, как сказал бы иной суеверный человек. Подите после этого обвиняйте бедную близняковскую стряпуху, которая и поныне ночью боится идти через площадь, уверенная в том, что там бродит неприкаянная, заколдованная душа Алеши — Алексея Ивановича Козлинского тож.