Михаил Погодин: Черная немочь

— Если правду вам сказать, отец Федор, — прервал речь его сердито старик, вставший с своего стула, — мы толчем с вами воду, Я ударил по рукам с Куличевьм и слово свое сдержу. Спасибо вам за ваши науки и за ваши советы, а впрочем у меня уж и у самого седые волосы.

Священник с горестию увидел, что ему теперь больше делать нечего, что он своею неуместною проповедию может ожесточить упрямца и сделать больше вреда, чем пользы, своему любимцу, что должно надеяться еще на время — сказал несколько слов в утоление его гнева и распрощался с ним, — а вместе с женою его и с сыном, которые тогда вошли в комнату.

— Сын мой, — сказал он юноше с глубоким вздохом и слезами на глазах, давая свое благословение, — претерпевый до конца, той спасен будет. [26] …претерпевый до конца, той спасен будет — слова из Евангелия от Матфея (X. 22).

— Дух бодр, но плоть немощна [27] Дух бодр, но плоть немощна — неточная цитата из Евангелия от Матфея (XXVI. 41). , — отвечал ему твердым голосом несчастный, услышав такое наставление и поняв с ужасом, чем кончилась беседа.

— Каков мудрец, — сказал Семен Авдеевич, оставшись один с своим семейством, — подъехал ко мне с науками. Нет, брат, старого воробья на мякине не обманешь. Ну, Гаврило, тебе бог дает славную невесту.

— Батюшко, я не хочу жениться, — отвечал ему сын отрывисто.

— Как не хочешь жениться! — воскликнул старик с гневом. — Ведь я приказываю. Это еще что? Иль поп надул тебе в уши такие науки?

— Глупый, — продолжал он чрез минуту, одумавшись, что в такое время лучше вести дело тихо, — ведь за невестою полмиллиона.

— На что мне они?

— На что! мы заведем контору в Петербурге, — отвечал почти с улыбкою старик, невольно обрадовавшийся случаю высказать любимые планы, которые завертелись у него в голове с третьегоднишного смотра.

— А потом что?

— Мы удвоим свои обороты, сами станем выписывать товары и будем получать барыш двойной.

— А потом что?

— Потом мы заведем ситцевую фабрику, почище Федоровой — давно уж хочется мне утереть нос этому гордецу.

— А потом что?

— Купим себе завод в Перми: там нынче, говорят, золото находят под каждым шагом.

— А потом что?

— Потом, разумеется, станем ворочать миллионами. Да кой прах, — закричал опять грозно опомнившийся старик, — об чем стал я говорить с тобою! Разве это твое дело? Я так хочу, и дело кончено.

— Батюшко, позвольте мне в первый раз от роду сказать вам одно слово. На что нам миллионы? Нас только трое. Нам довольно и того, что имеем. Ведь лишние — и миллион, и рубль — равны.

— Миллион и рубль равны! да что ты за сумбур, что ты за науку несешь? Или ты вовсе рехнулся? Слушай, Гаврило, много пустого говорил я и с тобою нынче. Вот тебе мое слово: я хочу, чтоб на той же неделе был ты женат на Куличевой, и не будь я Семен Авдеев Авакумов, если этого не сделается.

— Решительно ли вы говорите это мне, батюшко? — спросил его юноша.

— Да.

— Решительно ли вы мне говорите это? — повторил он таким голосом, от которого мать его невольно перекрестилась.

— Решительно!

Юноша умолкнул. В нем боролись страсти. Он смотрел на образ, на мать, на отца, дрожал и наконец стремительно бросился к ним в объятия, осыпал их горячими поцелуями, прижимал к своему сердцу и обливался горячими слезами.

— Простите, простите меня, мои добрые родители, — повторял он, рыдая на их груди, и выбежал из комнаты в свою светелку.

Старики не понимали такой внезапной перемены и в изумлении смотрели друг на друга.

— Что с ним сделалось, с моим другом сердечным? — сказала наконец растроганная мать.

— Верно, он опомнился, — сказал старик, вышед из недоумения, — ведь он не глуп, хоть поп и хотел учить его наукам. Ну, слава богу, я рад, что все хорошо окончилось. Волею, вестимо, дело все лучше, чем неволею, — и старики занялись разговорами о предстоящей свадьбе. Марья Петровна начала высчитывать, сколько подарков должно припасти для невестина поезда и вообще какие распоряжения должно сделать к свадебным пирам, с кем посоветоваться о поварах, кондитерах, музыкантах, какие покои должно отвести молодым, где поставить брачную кровать. У старика не выходили из головы миллионы, и он беспрестанно твердил, что должно торопиться и что только такою скорою мерою можно положить конец черной немочи сына.

Таким образом прошло утро и наступило время обеденное. Семен Авдеевич выпил уж рюмку травнику и закусил, девки давно уже собрали на стол, — наконец Марья Петровна повестила, что щи поставлены.