Аполлон Григорьев - Одиссея последнего романтика

В Коломне той вы, верно, не бывали.
Вы в Петербург езжали по делам —
Иль, ежели за делом приезжали,
То, вероятно, не селились там…
Литовский замок {43} , впрочем, вы видали —
Я говорю без оскорбленья вам,—
О нет, вы не сидели в заключеньи,
Ни — даже за долги в известном отделеньи {44} .

Но, может быть, вы в северную ночь
Болезненно-прозрачную бродили
По городу, как я… когда невмочь
От жару, от тоски, от страшной пыли
Вам становилось… Вас тогда томили
Бесцельные желанья — вы бежали прочь
От этих зданий, вытянутых фронтом,
От длинных улиц с тесным горизонтом.

Тогда, быть может, память вас влекла
Туда, где «ночь над мирною Коломной
Тиха отменно» {45} ; где в тиши цвела
Параша красотой своею скромной;
Вы вспоминали, как она была мила,
Наивно любовавшаяся томной
Луной, мечтавшая бог весть о чем…
И, думая о ней, вы думали о нем.

О том певце {46} с младенческой душою,
С божественною речью на устах,
С венчанной лаврами кудрявой головою,
С разумной думой мужеской в очах;
Вы жили вновь его отрадною тоскою
О тишине полей, о трех соснах,
Тоской, которой даже в летах зрелых
Страдал «погибший рано смертью смелых». {47}

Иль нет — простите, я совсем забыл —
Вы человек другого поколенья:
Иной вожатый вас руководил {48}
В иные страсти, муки и волненья;
Другой вожатый верить вас учил…
И вы влюбились в демона сомненья,
Вблизи Коломны Пушкина — увы! —
С тем злобным демоном бродили вечно вы!

А может быть, и вовсе не бродили,
Что даже вероятней… По ночам
Вы спали, утром к должности ходили
И прочее, как следует… Но вам
Европеизм по сердцу… Выходили
Из оперы вы часто, где певцам,
Желая подражать приемам европейским,
С остервенением вы хлопали злодейским.

Зимой, конечно, было это; нос
Вы в шубу прятали — и не глядели
Кругом… и гнал вас северный мороз
Скорей — но не домой и не к постели —
На преферанс… Но, верно, удалось,
Когда вы на санях к Морской {49} летели,
Вам видеть замок с левой стороны…
И дальше вы теперь идти со мной должны.

В Коломне я искать решился героини
Для повести моей… и в том не виноват.
В частях других, как некие твердыни,
Все дамы неприступны… как булат
Закалены… в китайском {50} тверды чине…
Я добродетели их верить очень рад —
Им только семь в червях представить могут
грезы,
Да повесть Z… исторгнуть может слезы

А героиня очень мне нужна,
Нужнее во сто тысяч раз героя…
Герой? герой известный — сатана…
Рушитель вечный женского покоя,
Единственный… Последняя жена,
Как первая, увлечена змеею —
Быть может… демон ей сродни,
И понял это в первые же дни…

По-старому над грешною землей,
Неистощимой бездною страданий,
Летает он, князь области мирской…
По-старому, заклятый враг преданий,
Он вечно к новому толкает род людской,
Хоть старых полон сам воспоминаний.
Всегда начало сходится с концом,
И змей таинственным свивается кольцом.

Он умереть не может… Вечность, вечность
Бесплодных мук, бессмысленных страстей
Сознание и жажды бесконечность!..
И муки любит старый враг людей…
И любит он ту гордую беспечность
Неисправляемых Адамовых детей,
С которою они, вполне как дети,
Кидаются в расставленные сети…

. . . . . . . . . . . . . . .

Но что до ней, что до него?.. С зарею
Слилась заря… и влагою облит
Прозрачною, туманной, водяною —
Петрополь весь усталый мирно спит;
Спят здания, спят флаги над Невою;
Спит, как всегда, и вековой гранит;
Спит ночь сама… но спит она над нами
Сном ясновидящей с открытыми очами.

Болезненно-прозрачные черты
Ее лица в насильственном покое.
То жизнь иль смерть? Тяжелые мечты
Над ней витают… Бытие иное
В фосфоре глаз сияет… Страшной красоты
Полна больная… Так и над Невою
Ночь севера заснула чутким сном…
Беда, кто в эту ночь с бессонницей знаком!

Беда тебе, дитя мое больное!..
Зачем опять сидишь ты у окна
И этой ночи влажное, сырое
Дыхание впиваешь?.. Ты больна,
Дитя мое… засни, господь с тобою…
Твой мир заснул… и ты не спишь одна…
Твой мир… и что тебе за дело до иного?
Твой мир — Коломна, к празднику обнова.