Я встал, оделся, умылся и приступил к нелегким и новым для себя обязанностям детской няньки. Сначала я подтвердил и развил вранье родителей Максима. Я сказал, что конечно, сегодня за ним приедут, но может быть не сейчас, а чуть попозже. Ближе к обеду. А пока надо умыться, а чтобы умыться надо достать из пакета вещи... ну и так далее, в том же духе. Вобщем на какое-то время назревавшую истерику удалось отложить. Но скучать в тот день мне не пришлось, так как родители его так и не приехали. В конце концов я отправил его знакомиться с местными детьми и, вздохнув с облегчением, улегся почитать. Как оказалось ненадолго. Вся эта орава пришла к нам в палату.
Пришел с ними и Славка. Он подошел к тумбочке и начал перебирать многочисленные книги неграмотного Максима. Смешно подумать, но в то время мое отношение к Славке было таким, что я чувствовал себя обязанным оберегать от него Максима. Славка выбрал несколько книг и сказал, что возьмет их почитать. Я ему сказал, что он их возьмет, если только Максим ему разрешит. Максим, видимо чувствуя, что в первый день портить отношения с местными обитателями не стоит, позволил ему взять книги, но сопроводил это условием принести их как можно скорее, буквально через пять минут. Потом, дня через три, нам с Максимом пришлось самим идти забирать эти книги.
От нечего делать, я имел неосторожность сделать Максиму из бумаги самолетик. Тут же я был завален заказами от всего малолетнего контингента отделения. Я делал самолетики и разрисовывал их звездами или крестами, по вкусу заказчика.
В палате становилось шумно. Летали самолеты, ездили автомобили, стреляли автоматы.
Родители Максима так и не появлялись и мне приходилось присматривать за ним, а заодно и за всем этим детским садом, который постепенно переместился в нашу палату. Дети есть дети. Невзирая на самое тяжелое состояние (а другого многие из них и не знают) они все равно играют, бегают. Правда часто останавливаются, приседают на корточки (им так легче) и заходятся кашлем, который называется сердечным.
Однажды утром, когда мы уже встали, оделись и уложили все вещи в пакет, и выложили их обратно в тумбочку, вобщем выполнили наш обычный утренний церемониал, и только собрались перейти к водным процедурам, вдруг открылась дверь и (восторг, писк и дикие крики) в палату вошел папа Максима.
Когда первое волнение улеглось, папа Максима, вскользь поздоровавшись со мной, подошел к кровати сына и преувеличенно громко спросил его:"Кто же это так кровать заправляет?"(Я заправил ее таким образом, чтобы пододеяльник на одеяле был расположен дыркой вниз, чтобы, когда днем ложишься почитать, не подвергаться риску запутаться в его складках). И он быстро и умело заправил все как он это себе представлял. Я подождал пока он закончит это дело и объяснил ему преимущества моего способа. И даже лег на кровать, чтобы продемонстрировать их практически. Мы понемногу разговорились. Поговорили об устройстве кровати - дежурная тема. Потом он начал крутить ручки кровати, чтобы выявить все ее скрытые возможности. В результате кровать Максима стала сантиметров на сорок выше и приобрела крен ориентированный от изголовья к ногам. Все его попытки вернуть кровать в исходную позицию только усугубляли положение. Наконец папа Максима махнул рукой и сказал, что и так сойдет. Я не стал настаивать, но потом, вечером все же отрегулировал ее.
Пришел Славка.Максим сразу же наябедничал на него своему папе. Тот строго отругал Славку, что впрочем не произвело на него никакого впечатления.
Папа Максима присутствовал до самого вечера. Кормил сына в столовой, гулял с ним. Вечером он кое-как отвязался от плачущего чада, попросив меня заботиться о Максиме, оберегая его от разных хулиганов. Мне не понравилась интонация, с которой он это говорил. Как будто он давал мне поручение, исполнение которого он проверит когда приедет в следующий раз. Но его просьбу я еще некоторое время выполнял, чем и снискал себе репутацию детской няньки.
Около 12 ночи в Москве моют тротуары. Проходит поливальная машина и в асфальте, как после дождя отражаются ночные фонари.
Однажды, не помню по какому поводу, давали салют. После первого залпа мы выскочили на балкон. Это было около 22 часов. Огромные огненные пузыри лопались над Москвой. То совсем близко, то далеко, почти на горизонте. В момент вспышки небо освещалось и тучи окрашивались в соответствующие сгоравшему химическому элементу цвета радуги. Затем огненный цветок потухал и медленно опускался на крыши и "головы беспечных" москвичей.
Читать дальше