Роман Сенчин: Нубук

И, думая постоянно о своей новой, грядущей жизни, о той обетованной земле, куда мы с Володькой прилетели после окончания школы, без малого восемь лет назад, и откуда очень быстро нас забрали в армию (Володька потом вернулся в Питер и стал в итоге таким, как сейчас, а я приехал на родину в тот момент, когда родители упаковывали вещи, чтоб эту родину покинуть), - да, постоянно думая о будущем и вспоминая прошлое, я старался быть как всегда, тянуть лямку сегодняшнего, не показывая, что сегодняшнее мне уже почти безразлично... Отец, после удачной торговли или выпив за ужином, говорил: когда-то нам должно повезти, ситуация должна измениться, - но я больше не прислушивался к этим словам, я мечтал о Невском и о Васильевском острове, о ночных клубах, где никогда не бывал, о работе, какой-то абстрактной, туманной, но интересной, приносящей немало денег работе... И каждый день я искал удобного случая сказать о Володькином предложении.

Июнь не принес нам особых доходов. Клубника "виктория", на которую рассчитывали, была нынче очень плохая; по полдня мы с мамой лазали по грядкам с дуршлагами в руках и собирали сухие, корявые ягодки, потом сортировали их, тщетно стараясь выбрать крупные и аппетитные для торговли.

- Заморозки повлияли, - говорил отец, с грустью глядя на эти наши попытки. - Помните, в середине мая до минус пяти доходило, а она цвела как раз... Мда-а, жалко, жалко...

К началу июля подоспели огурцы, перец, в конце месяца - помидоры. Они были на редкость хороши, обильны; плоды набухали чуть не на глазах. Каждый вечер мы снимали огурцов по нескольку ведер и спускали в подвал, чтоб не дрябли. Помидоры складывали в коробки и составляли штабелями в летней кухне дозревать. Но, оказалось, и у других урожай не хуже, и цены падали день ото дня. В итоге родители стали привозить к ночи нераспроданным половину, а то и больше того, что утром брали на рынок.

Начало августа ознаменовалось отличной цветной капустой, ее расхватывали по двенадцать тысяч за килограмм; к сожалению, цветная капуста у нас быстро закончилась.

- Вот знать бы заранее, - сокрушалась мама, бродя по опустошенной капустной деляне. - В прошлом году никто и даром не брал, а нынче вон как, аж в очередь... На одной капусте можно было заработать раз в десять больше, чем на всем остальном.

- На будущий год на нее упор сделаем, - не унывая, отзывался отец.

А числа пятнадцатого августа, после влажноватой, парной жары и буйства, отчаянного какого-то буйства природы, подул ветер. Он дул без перерыва, ровно и настойчиво, и постепенно из горячего превращался в промозглый, пахнущий снегом. Значит, в Саянах снегопад, значит, лето кончилось.

И затем - ленивый и мелкий, многодневный, основательный дождь. Совсем осенний... По временам я выходил в огород, накрывшись тяжелым брезентовым плащом с капюшоном, и смотрел на землю.

Сперва она впитывала капли жадно, с радостью; листья умывались, зелень стала сочнее, ярче, но потом все устало, дождь сделался лишним, ненужным, растения поникли, отяжелели, даже на свежевскопанной земле появились лужицы... На шестой день это было невыносимо и растениям, и животным, и людям. Корова не желала выходить из сарая и жалобно мычала, прижимаясь к стене; Шайтан скулил в своей тесной будке; куры сидели на жердочках и почти не неслись. Огородные посадки поскучнели, начали гнить; земля больше не принимала влагу, а, наоборот, выталкивала ее, словно бы дождевая вода соединилась с подпочвенной и теперь не знала, куда деваться...

Деревня обезлюдела, все прятались по домам, изнывая от скуки. Мы тоже мучились скукой парализованного, который готов свернуть горы, а на деле же не способен шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Да, занятия стали домашними, зимними; суета на какое-то время притормозилась. Мама штопала белье, одежонку, тщательно мыла посуду, подметала пол по три раза на дню, глядела в окно на пупырчатый от дождевых пулек пруд, где вяло плавали грязно-белые, сонные гуси, изредка тоскливо вскрикивая. Отец чинил унты, много курил возле печки, не пропускал ни одного выпуска новостей по телевизору, а затем рассуждал о политике. Я, лежа на кровати, греясь светом настольной лампы, листал толстенный двадцать четвертый том Большой Советской Энциклопедии и зачем-то читал про Ленинабад, Леонардо да Винчи, Лермонтова, лесную зону, хотя интерес во всем томе для меня представляла лишь статья "Ленинград". Когда же голова чугунела от чтения, надевал брезентовый плащ и шел в умирающий огород или к кроликам, чтоб погладить теплую шерстку любимой Тихони... Событием и одновременно испытанием стали теперь походы к колодцу, в магазин, кормление животины.