Александр Серафимович - Бригадир

До ночи лежал, все руку тер,- почернела. Ну, ночью по лесу крадучись пошел. Каждую минуту остановишься, послухаешь и опять. Два дня шел, не ел, только пил. На третьи сутки шататься стал, в голове все звон; думаю: "Аи заблудился". В церкве звонют. Под утро вышел из лесу; глядь - хата. Девка увидала, кинулась в дверь, щеколдой хлопнула. Вышел мужик, пронзительный глаз, такой сурьезный, черная борода. Долго глядел: "Ты, говорит, божий человек, шо ж в одной коже блукаешь, как Адам? Дэ ж тоби Ева?"

Я молчу. Ну, думаю, один конец. "Два дня, говорю, не ел".

Он постоял, пошел в хату. Ну, думаю, пошел за топором али за вилами,- в станицу погонит. Выходит, несет ножик да мешок.

А я попятился: "Неужто в мешок будет загонять?" - "На, говорит, режь углы, для шеи вырежь дырю. Ишь, говорит, всю шкуру ободрал в лиси, як свежеванный баран, увесь в кровище". Вырезал я дыри, надел мешок, а он девке велел краюху отрезать. Принесла она полхлеба, фартуком закрывается, а сама вполглаза на меня дивуется. А мужик говорит: "Козаки из станицы конные швыдко по шляху пробигли, всэ якого-то нидоризанного шукалы. Ты, чоловиче, переправься на той бок Медведищя, тай тягны до чугунки, красные пид Себряковои хронт держуть". Ну, к ночи я и к своим прибился. Отлежался в лазарете, а там - наступление. Попы опять с колокольни из пулеметов. Из саду батарея бьет. Дон-то давно обмелел, мы его с маху. Ворвались в станицу, белые наутек, как мы весной. Ну, я минутку улучил, в свой курень забег, отворил дверь, ды... ды...

Что же это, брат ты мой!..

Он поднялся, постоял, как дуб, постоял, прямой, широкоплечий, потом сел. Я быстро глянул на его лицо. Оно было спокойное и неподвижно-бронзовое. Он сказал:

- Отворил в сенцы дверь, а на пороге жена лежит, юбки задраты, ноги голые, одна рука отрубленная... А сыны в кухне лежать, одному - девятый годок, а старшему - тринадцатый.

Соседи собрались, рассказывають - мучили их все время, с той поры как я убег, а когда мы ворвались в станицу, их и прикончили. С той поры пленных не брал. Сотней командовал, ссадили из-за этого самого. Два раза под суд отдавали, расстрелять хотели; нет, не брал пленных!

Он помолчал и спокойно сказал:

- Теперича у меня другая семья...

Долго смотрел на край степи, дрожавшей знойной дрожью, и вдруг оглушительно заревел и поднялся, - мне показалось - земля подалась под ногами:

- Ахвонька-а!! распротак тебе перетак... Опять за свое?!

Зараз запишу штраф... - и полез за записной книжкой. - Иде ж она?

Афонька, молодой парень, тракторист, черный как бес, от масла, сажи и металла, - только глаза и зубы блеснули, - торопливо затоптал черной босой ногой цигарку, подошел и, ухмыляясь белыми зубами, сказал просительно:

- Не пиши, Иван Семеныч, и так в штрафах весь, как в репьях. На получке ничего не достанется.

А тот опять загремел на всю степь:

- Кто курить будет на стану, разорву напополам!..

- Ну, прослабишься... - отозвался комбайнер, голый до пояса, и кожа блестела потом, чернотой, - кругом мокрота, а он...

- И тебе штраф!.. - загремело по степи. - Не сбивай народ.

Огромный, бронзовый, пошел в будку за книжкой. Трактористы, комбайнеры столпились.

- Вот сатана зубастая! Сам же видит: кругом парит, все волглое, и работать нельзя, - хлеб полег...

Бригадир вернулся.

- Марш по машинам! Проверить на ходу!.. - И, обернувшись, закричал стряпухе:

- Чтоб обед был зараз готов, на дуб солнце подымается, работать начнем, - и пошел, такой же стройно-тяжелый, спокойный, за расходившимися к черневшим машинам трактористами.

- У-у, сатана!.. - сказала стряпуха и поправила платок.

И вдруг ее потная и красная физиономия разъехалась до ушей.

- А осень придет, мы его качаем. Вот в прошлом году качали, ды чижолый какой...

- За что же качали?

- А как же? У всех трактористов премия за экономию горючего. У людей только приступают к уборке, а мы кончаем.

У людей - потеря хлеба, а мы зернышка не упустили. Как же, качали! Я все руки пообломала - чижолый, окаянный, как медведь...

Она глянула на подходившего от машин бригадира, сердито поправила платок и побежала к печке под навесом, пробурчав:

- У-у, зубастый черт...

Бригадир сел на прежнее место и молчал, вслушиваясь, как пробно ревели моторы на месте. Потом сказал:

- Несознательная публика... Хлеб подсох, можно начинать.

Опять помолчал и сказал спокойно:

- Вот и я такой несознательный был. Веришь, Сарахвимыч, как закрутились колхозы, я ведь не думал, что работать лучше будет, машины... Думал: "Наши деды, отцы без колхозов жили, и не хуже жили". Но, между прочим, в колхоз вступил. А почему? А все потому же: все ждал схватиться с беляками. Даром что в Черное море их спихнули, а все думалось: как бы опять не пришли они к нам с тамошней буржуазией. А у мене замест мобилизации - колхоз. Прямо бери-видал какие молодцы! Сажай на конь и в атаку. А то это покеда мобилизация, да сборы, да съедутся, много воды утекеть. А тут сразу все готово: мобилизованы, - колхоз...