Людмила Богданова: Биннор

Потом меня накрыла тень.

Надо мной остановился всадник на высоком вороном коне. У него был черный плащ с капюшоном, напряженный арбалет у седла. И лицо сестры. Она соскочила с коня и стояла надо мной, глядя виновато. Потом потянула из ножен мизерикордию - "кинжал милосердия", которым добивают раненых.

"Зачем?" - спросила я взглядом.

"Так нужно".

Где-то звенели серебряные колокольчики. Я засмеялась.

- Я тебя люблю, - прошептала я. - Я тебя люблю!

По щеке сестры текла слеза. Она замахнулась.

Я почувствовала у груди холодное острие. Больно не было.

Земля качнулась под нами.

Острие скользнуло, разрезая бок. Захрипел, забился конь сестры. Мизерикордия звякнула о булыжник. Небо Биннора погасло надо мной.

Я очнулась от боли и своего надрывного крика.

- Дыши. Глубже!.

Я вздохнула. И тут же бок пронзила тупая боль. Я дернулась, хотела закричать. "Не двигайся. Вдохни. Глубже. Еще." И опять и опять боль, толчками. Я пыталась отстраниться. "Руку! Подержите ее!" Слова доносились сквозь красную черноту, мысли, ясные секунду назад, вдруг путались. Потом боль ударила особенно сильно. "Какого черта!" "Не надо ругаться, - мягко, - уже кончаем". Я засмеялась. И открыла глаза.

Увидела над собой прикрытые прозрачными щитками лица - хмурые, незнакомые и усталые. А мне хотелось одного - чтобы в награду за боль, за разрывающий горло крик сестра была теперь рядом со мной. Чтобы, выныривая из небытия, видеть ее испуганно-радостное лицо, чувствовать пожатие пальцев. Чтобы шептала что-то глупое и ласковое, ужасно глупое и ужасно ласковое. Как тогда в Керчи под решеткой, затянутой плетями винограда, сквозь лихорадку и пьянящий солнечный жар: " Я за тебя так боялась! Ты все спишь, спишь..." Я старалась не плакать. Старалась мужественно улыбаться. Хотя это у меня получалось отвратительно.

Потом сон или снова короткое небытие, и я ощутила, как кто-то прижимает к губам мои застывшие пальцы. Где-то внутри я заплакала от жалости к себе и обиды, что в Реальности так не будет. Никогда.

Мне не хотелось раскрывать глаз.

- Спасибо, - услышала я тихое.

- За что?

- За то, что выжила.

В этом не было ни капли насмешки.

- Лен, - позвала я, боясь открыть глаза.

- Я здесь. Скоро Март придет.

- Лен, почему я не "слышу" тебя?

И вдруг поняла и с отвращением содрала обруч-блокиратор. Тревога снова обрушилась на меня. Но так было лучше.

- Можешь идти. Спит? Обруч!

- Я не хочу, Март, - сказала я и наконец открыла глаза. Лена в комнате не было. Март сидел на краю постели. Комната была знакомая.

- Гостиница?

Он улыбнулся жестким загорелым лицом. Он был без очков, и я впервые увидела, что глаза у него зеленые.

- Март без очков, свет перевернулся... - с трудом улыбнулась я.

- В общем-то, они мне не нужны. Ты знаешь.

- Что в городе?

Впрочем, я и так знала, что. Жалюзи были спущены, но и сквозь них пробивалось жуткое малиновое зарево, бросая сполохи на его лицо.

- Я должна быть там, - я попыталась приподняться, и движение отозвалось такой жестокой болью, что я застонала.

- Я должна быть там!

Почудилось, на лице Марта насмешка, и во мне все застыло.

- Конечно, - прошептала я. - Что я могу сделать такая... и одна.

- Ты уже сделала, - сказал он сурово. - Положила предел мощи Ганга. А дальше - мы сами. Все же вы здорово научили нас бороться за справедливость.

Мы молчали. Наконец я попросила:

- Подыми жалюзи.

- Не стоит.

- Только не надо меня жалеть!

- О господи! - взмахнул Март руками. - Что за ребенок!

И тут же прямо из воздуха в комнате сгустился оруженосец Кошмарик. Только лицо у него было сейчас совсем не озорное.

- У Ведьминой гавани Ганг совместил Биннор с Лидденнией!

Март сморщился.

- Отправьте туда Странников. Я скоро сам буду.

Кошмарик собирался растаять.

- Погоди, - Март придержал его за рукав. - Отыщи кого-нибудь. Христю. Или даму Истар. Сюда...

- Нет!

- Она непохожа, - сказал он, догадавшись.

- Нет! - и, наконец вспомнив, я с трудом выговорила:

- Сестра среди Стрелков.

- Этого не может быть.

- Ну да. Значит, я видела призрак. Призрак на вороном коне. Эрл Асмур...

Март словно не заметил ни насмешки, ни горечи. Сказал спокойно:

- Эрлов у нас, к счастью, нет. А вот назгулы прорвались.

Он прижал руку ко лбу.

- Вовсе незачем тебе об этом думать. Засни.

- Но Март! Ведь здесь же, в Бинноре, люди не знают, что такое война. Не умеют воевать!

Март мягко, но настойчиво удержал меня на постели.

- Да, было замешательство вначале. А теперь справились.