Вячеслав Шишков - Тайга

Бородулин поднялся и заботливо повел Анну вниз, в ее комнатку.

- Найдется.

Твердо сказал купец. Анна поверила и улыбнулась, а как стал гладить ее голову, поймала руку, заплакала - и вдруг ей сделалось легко.

И только засыпать начала, Бородулин так же твердо, как по сердцу молотом:

- Он давно дома у себя...

Анна поднялась - темно. Кто загасил? Где солнце? Где Андреюшкино солнце?

- Иван Степаныч! Даша! - кричит Анна.

Никто не отозвался. Только в углу, где рукомойник, капелька по капельке булькала в лохань вода.

- Иван Степаныч, Иван Степаныч!.. - идет босиком, простоволосая, половицы поскрипывают, двери сами собой отворяются.

Надо бегом, радостно стало, надо по задворкам, как тогда, как раньше...

- Ну, куда ж ты, стой! - Даша схватила ее сзади.

- К нему... к Андрею.

- Да ты что? Очухайся...

- Иван Степаныч сказал...

- Пойдем, пойдем... Когда это? Он вечор еще уплыл. Чего ты мелешь. Да и-и-ди-ка, телка!

Полная луна стояла в небе. Анна поглядела на луну, на голубую церковь, на Дашины черные глаза.

Стало быть, сон...

- А Анна-то тово... - сказала поутру Даша и постукала пальцем по лбу.

Старухи приплелись, застрекотали. То с уголька советуют спрыснуть может, отведет, то в подворотню пролезть голой да на месяц по-собачьи взлаять. Хорошо бы за упокой подать, батюшка добрый, ему только бутылку посули, отслужит панихиду, это помогает: душа у Андрея скучать начнет, ангел божий на дорогу выведет - иди.

Анна старух разглядывает, виски сжала ладонями, голова болит. А старухи пуще; голоса крикливые, друг с дружкой сцепились, орут, слюнями брызжутся.

- Колдовка! - кричит горбатая. - Твое дело по ночам коровам вымя выгрызать...

- От колдовки слышу! Тьфу! - вскочила хромая, топнула кривой ногой и вся в дугу изогнулась. - Ты вот свиньищей оборачиваешься, оборотка чертова...

- Ну, ты... потрясучая!..

Анна стонет, голова гудит. Хоть бы Иван Степаныч пришел да выгнал. А старухи пуще.

Анна тихонько ноги спустила да рукой к ружью, - и страшным голосом на старух:

- Уходите...

Старухи, как овцы, стадом в дверь.

А по селу прокатилось: кедровская девка спятила.

Приехал из волости урядник, собрал сход.

- Искали, ребята?

- То-ись, скажи на милость, всю тайгу выползали.

- А покличьте-ка ее, эту фефелу-то вашу... как ее?..

Стали Анну звать - не идет, староста пришел - не идет, приказано силой взять.

- Ну, иди... Чего ты, право?

- Пошто я ему? Изгаляться, что ли? - сверкнула она взглядом, однако пошла.

Урядник на завалинке сидит: ногу отставил, руку в карман, глаза навыкате, усы строгие, сам "с мухой".

- Ого, кобылица какая... Ядре-е-ная... - облизнулся он на Анну. - А ну-ка, говори, сударыня... Ты трепалась с Андреем, с политическим? А?

Анна гневно сдвинула брови и тяжело задышала, косясь через плечо на урядника.

- Ты оглохла? - пьяно кричал он. - Я те уши-то прочищу... потаскуха мокрохвостая!..

Как под бичом вздрогнула Анна.

- Бесстыжий... Тьфу! - злобно плюнула ему в лицо.

- А-а-а... Так?! - блеснув на солнце перстнем, он со всей силы ударил ее в висок.

- Ой, ты... - обхватила Анна голову. - Зверь!..

Урядник, весь налившись кровью, вновь взмахнул кулаком, но мужики сгребли его и враз загрозили:

- Ваше благородие! Ты не смей!..

- Ты этого не моги!.. Девка чужая, девка одна...

- Что-о-о?.. - да как даст ногой Анне в живот. - В чижовку! Живо-о!

Анна перегнулась вся:

- Ребеночка убил... батюшки, убил! - И, дико крича, пустилась по деревне.

А от реки, развевая черной бородой, бежал на шум только что выкупавшийся Бородулин. Ему было видно, как в толпе, взлетая и падая, кого-то молотили кулаки: сверкнула шашка, взлягнули в чищеных сапогах ноги - и толпа вдруг бросилась врассыпную.

- Бу-у-унт... Бу-у-унт... - ползая по земле, хрипел урядник.

- Петр Петрович! Ваше благородие... Да ты что?

- Запорю... В каторгу, сволочи...

Ивану Степанычу больших трудов стоило увести урядника домой. Привел, подал сам умыться, - вода в лохани заалела кровью, - сам перевязал ему подбитый глаз.

- На-ка вот, - отрезал ему лучшего сукна на шинель, - порвали, подлецы! - да еще добавил двадцать пять рублей. - Ты лучше забудь... Мало ли чего... Ты с нашим народом не шути... Гольное зверье... Дрянь...

- Только бы начальство не дозналось... А с мужичками сочтемся... И девку тоже...

- Девка чего же... Девка ничего... Жаль все-таки... На-ка, дербулызни коньячку... На-ка рябиновочки...

Когда пьяного урядника положили поперек повозки, Иван Степаныч шепнул ямщику:

- Чебурахни его, анафему, куда ни то в лужу... где погуще... Понял?..