Александр Шленский: Анданте кантабиле

Дима помолчал, тяжело оперев голову на руки.

-- Так вот - что-то со мной произошло с тех пор. Чувства мои, Толик, поменялись. Раньше чувства у меня были наши, простые, русские. Я простую жизнь любил, Светку свою любил, мамку любил. Никакого говна вокруг себя не замечал, ни про какой Париж не думал. О карьере музыкальной мечтал. А теперь все поменялось. Ведь Беатрис действительно сделала из меня звезду. Я ведь не только на пизде у Беатрис играю - мы еще и с нормальными концертами всюду выступаем. Мне бы радоваться - а я не могу. Онемела душа, и нет в ней тех чувств, что раньше были. Я теперь только от буржуйского комфорта радость чувствую - да нет, даже не радость, а сам не знаю что. Нет, это не радость. Радость была ярко-красного цвета. А это чувство не красное, а скорее коричневое, как шоколад. Вот только этот комфорт шоколадного цвета я теперь и чувствую. А все остальное, все что яркое, красное - я теперь чувствовать разучился. Светка плачет: Димчик, почему ты стал такой неласковый? Почему тебе не нравится, каким мылом я помылась, зачем ты ко мне придираешься? А я не могу, Толик. Пахнет от Светки дешевым мылом, которым она умывалась, а я теперь сильно разборчивый стал, и запах дешевизны меня раздражает. Жалко мне Светку, а сделать ничего не возможно, все рушится. Засосала меня Беатрис, засосала буржуйская жизнь неестественная, и скоро наверное совсем засосет, как Олега Семеркина. Да ну и хуй с ним, все равно уже менять что-либо поздно.

Дмитрий налил себе полную стопку и размашисто выпил.

-- Да купи ты Светке нормального мыла, тряпок накупи, всего, что надо! Всего делов то!-- возмутился я.

-- Не в мыле дело, Толик! -- грустно улыбнулся Дмитрий -- Мозги я новые Светке не куплю. У нее все потребности, все чувства старые остались. Ну не может она и не знает, не умеет жить дорогой жизнью, и не надо ей это, как и мне раньше было не надо. Не в вещах это, а в голове. Ведь Светка даже теми вещами какие есть, пользуется как сирота, не видит она в вещах сияния, не расслабляется, комфорта не чувствует. Я тоже раньше так вокруг вещей ходил, а отмякнуть телом, расслабиться и попасть в саму вещь, как буржуи умеют, так я не умел. А теперь научился, и не могу со Светкой рядом. У ней дома мебель дешевая, простенькая, но я все равно - сяду на диванчик, ноги вытяну, размякну, хорошо мне так, уже и про Светку забываю. Если бы она тоже могла рядом со мной так! Но она не может. Вроде, сидит рядом, но такая вся по-нашему, по-старому напряженная, такая далекая от меня! Потому что напряженная она от бедной жизни, и не может войти в сияние вещи. Чтобы войти в вещь, надо или сразу богатым родиться, или надо чтобы жизнь тебя долго ебала по нотам, как я Беатрис. Тогда расслабление приходит, рано или поздно. А Светка чувствует, что уплыл я от нее на белой лодочке, сижу рядом, а меня вроде и нет. Берет она меня за руки, по лицу гладит, плачет: Димчик, ты меня любишь? Люблю, отвечаю, Светуля, очень люблю! А сам в это время вспоминаю, как кончаю Беатрис на морду и ладонью размазываю целых полтакта. Слушай, Толик! Не могу я больше терпеть такую пытку! Ты нормальный мужик, я смотрю, работой замордованный, нихуя не испорченный. Забери у меня Светку, она замечательная девчонка, красивая, ласковая, верная. Забери! Если не хочешь не женись. Просто повстречайся с ней, чтобы только она скорее меня забыла. Не хочу я портить ей жизнь, а жить я с ней нормально уже не смогу. Ты ведь меня случайно в троллейбусе увидел. Так-то обычно я в троллейбусе уже и не езжу. Это я как раз от Светки возвращаюсь, я к ней на лимузине Беатрис ездить не могу. Вроде, пока в троллейбусе до нее доедешь - уже как-то и дома у Светки кажется более нормально. И то - как зайду, сразу первая мысль: дешевый дом, дешевая квартира, запахи дешевые, и сама Светка... Господи, я себя сколько раз по щекам за такие мысли хлестал, но ведь мыслям не прикажешь, они сами по себе! А Светка - она замечательная, смотри какая!

Дмитрий вынул и показал мне фотографию. Со снимка на меня глянула красивая светловолосая девушка с тонкими, нежными чертами лица и грустными голубыми глазами.

-- Я тебе ее телефон напишу с другой стороны. -- Дмитрий вынул дорогую иностранную авторучку, написал рядок цифр и передал фото мне. -- Ну что, позвонишь?

-- Дим, я подумаю. Я со своей подругой рассорился три месяца назад, она вроде теперь встречается Костей Панкратовым. Есть у нас в районе такой джазмен, соло-гитарист. Но я еще не знаю, как у нас выйдет.

Дима посмотрел на счет, невесть когда принесенный официантом, порылся в карманах, достал кучу бумажек, среди которых были бельгийские и французские франки, доллары, немецкие марки и еще какие-то цвета. Дмитрий отобрал рубли, смял иностранные бумажки и небрежно сунул обратно в карман. Я достал кошелек, отсчитал свою долю и протянул Дмитрию. Он запротестовал, что для него это вообще не сумма, и что он денег не возьмет. В ответ на это я аккуратно провел твердыми костяшками пальцев по Диминым ребрам и угрюмо осведомился: