Юлия Шмуклер - Автобиография

Наконец, я залезла на один перевальчик, где надо было закрепиться доказательством. Оттуда открывался возбуждающий вид на множество однотипных задач, решение которых я знала, если бы могла доказать основополагающую теорему. Я бросилась к мужу - "докажи!". Он повертел в руках дня три - а эскулап невероятной пробивной силы - и отказался, вернув с диагнозом "безнадежно". Я бросилась к прочим аллопатам - тот же результат. Консилиум сходился на том, что на сей раз я неправа и даже приводил резоны, почему. Но я их плохо понимала, и к тому же я знала, что я права. Но я была предоставлена силам своего организма.

Я стала замолкать и ходить как бы тяжелая. Ни о чем особенном я не думала, но мне не хотелось разговаривать, и я знала, что это имеет отношение к теореме. Так длилось недели три. Наконец, в один прекрасный день я почувствовала, что готово - в середине моей головы сидело длинное продолговатое тело, вроде ножки белого гриба, когда он лезет из земли. Я должна была ехать на дачу в Лианозово, где жили мама с сыном - дело было летом - и по дороге в электричке с трудом удерживалась, чтобы не начать думать: мне не хотелось, чтобы меня потом прерывали. Кое-как поговорив с сыном, я повела его укладывать спать на раскладушке под деревом. Я чувствовала себя беспокойнее и беспокойнее - а он никак не засыпал и требовал сказку. Наконец, я просто заметалась, как кошка перед окотом, не в силах позвать кого-нибудь с террасы, где слышались голоса - и тут он внезапно заснул, а я присела рядом на теплые корни дерева. Я осторожно будто поковыряла пальцем землю над грибом - и там показалось белое тело. Тогда, успокоившись, я стала смотреть вверх, на высокий, освещенный солнцем золотистый ствол сосны, росшей на соседнем участке. И вдруг из моей головы как бы встал - со свистом понесся вверх - и очутился перед глазами величественный серый свиток с доказательством теоремы. Состояния системы были записаны рядами плюсов и минусов в ранее изобретенных обозначениях; они стояли друг против друга и взаимодействовали наподобие химических реакций. В сущности, это был перебор вариантов, доказательство громоздкое и неуклюжее, как первая табуретка о пяти ногах - но эстетически одна из самых прекрасных картин, которых я видела в жизни. Слева на раскладушке спал румяный и красивый четырехлетний ребенок; зеленая крона сосны выступала из витого, закручивающегося валика свитка; сам свиток медленно шел равномерно и не останавливаясь, но так, что я без напряжения успевала усвоить очередной локус, где плюсы и минусы перемигивались; широкий и строгий текст теоремы был написан на бледносером непрозрачном материале но по краям лучи солнца уже пробивались и он был обрамлен неслыханными золотыми колыханиями. И он сладостно показал мне все, свернулся и исчез, открыв сосну и оставив меня в мире и покое. Все-таки я счастливый человек, что со мной случаются такие истории.

После этого я стала математиком. Формально это выглядело так, будто доказанная теорема позволила найти решение большого количества задач (сама она никуда не вошла и была заменена двумя строчками из дальнейшего) - но я знала, что дело в другом. Мои внутренние процессы сорганизовались и войска стали ходить на приступ строем. Я быстро пошла по дороге, как прямостоящий человек. Задачи посыпались, будто из дырявого мешка, я еле успевала подбирать их. Все решения были точные и имели выразительный вид. Новым было также то, что статфизика убралась на второй план, а на первое место выступила красота, скрывавшаяся во внутреннем устройстве задачи. Она была такая чистая и строгая, что рядом с ней любая музыка казалась растрепанной, и сравниться могла только подлинная греческая статуя, с точным решением как аристократически-простым жестом этой совершенной красавицы. С закрытыми глазами я продвигалась туда, где она чувствовалась и бормотала: "так красивше...", "вероятности выстраиваются..." Приближенные решения казались мне отвратительны, как полезные горшки, и я чувствовала ужас хаоса, когда видела математика, работающего на вычислительной машине. То, что говорили о математике в школе и университете, было ложь и поклеп; она была вот это зачарованное блуждание за красотой и крупные идеи, которые следовало ставить рычагом. И странным образом к ней примешивалось чисто собачья отнимающая разум азартная погоня; я была на таком горячем следу, что у меня дух захватывало и я просто загибалась. Я махала вокруг Эльбруса, как революционный китаец на плакате "Раздвигаем горы, создаем моря", но чем больше рушилось вокруг него задач, тем неприступнее вздымались его склоны. Он торчал, как локоть, и я готова была отдать за укус год жизни, потом три и потом половину. Про Бога я говорила, что это тот, кто знает решение всех задач.