Василий Шукшин: Билетик на второй сеанс

Василий Шукшин

Билетик на второй сеанс

Последнее время что-то совсем неладно было на душе у Тимофея Худякова -- опостылело все на свете. Так бы вот встал на четвереньки и зарычал бы, и залаял, и головой бы замотал. Может, заплакал бы.

Пил со сторожем у себя на складе (он был кладовщиком перевалочной товарной базы) -- не брало. Не то что не бра-ло -- легче не делалось.

-- С чего эт тебя так? -- притворно сочувствовал сторож Ермолай.

Тимофей понимал притворство Ермолая, но все равно жаловался:

-- Судьба-сучка... -- и дальше сложно: -- Чтоб у ней го-лова не качалась... Чтоб сухари в сумке не мялись... -- Тимо-фей, когда у него болела душа, умел ругаться сладостно и сложно, точно плел на кого-то, ненавистного, многожиль-ный ременный бич. Ругать судьбу до страсти хотелось, и по-этому было еще "двенадцать апостолов", "осиновый кол в бугорок", "мама крестителя" -- много. Даже Ермолай изум-лялся:

-- Забрало тебя!

-- Заберет, когда она, сучка, так со мной обошлась.

-- Ну, если уж тебе на судьбу обидеться, то... не знаю. Че-го тебе не хватает-то? В доме-то всего невпроворот.

Тимофею не хотелось объяснять дураку-сторожу, отчего болит душа. Да и не понимал он. Сам не понимал. В доме дей-ствительно все есть, детей выучил в институтах... Было вре-мя, гордился, что жить умеет, теперь тосковал и злился. А сторож думал про себя: "Совесть тебя, дьявола, заела: ха-пал всю жизнь, воровал... И не попался ни разу, паразит!"

-- Разлад, Ермоха... Полный разлад в душе. Сам не знаю отчего.

-- Пройдет.

Не проходило.

В тот день, в субботу (он весь какой-то вышел, день, нараскосяк), Тимофей опечатал склад, опять выпили со сторожем, и Тимофей пошел домой. Домой не хотелось -- там тоже тоска, еще хуже: жена начнет нудить.

Была осень после дождей. Несильно дул сырой ветер, морщил лужи. А небо с закатного края прояснилось, выгля-нуло солнце. Окна в избах загорелись холодным желтым ог-нем. Холодно, тоскливо. И как-то противно ясно...

Тимофей думал: "Вот -- жил, подошел к концу... Этот ос-таток в десять-двенадцать лет, это уже не жизнь, а так -- об-глоданный мосол под крыльцом -- лежит, а к чему? Да и вся-то жизнь, как раздумаешься, -- тьфу! Вертелся всю жизнь, ловчил, дом крестовый рубил, всю жизнь всякими правдами и неправдами доставал то то, то это... А Ермоха, например, всю жизнь прожил валиком -- рыбачил себе в удовольствие: ни горя, ни заботы. А червей вместе будем кормить. Но Ермоха хоть какую-нибудь радость знал, а тут -- как циркач на проволоке: пройти прошел, а коленки трясутся".

Шел Тимофей, думал... И взял да свернул в знакомый переулок. Жила в том знакомом переулке Поля Тепляшина. Когда-то давно Тимофей с Полей "крутили" преступную любовь. Были скандалы, битье окон, позор. Жена Тимофея, Гутя, семь лет отчаянно боролась с Полей за Тимоху. Гутю хвалили в деревне, она гордилась и учила молодых баб, ка-кие оказывались в ее положении:

-- Он к сударушке, а ты -- со стяжком -- под окошки к им. Да по окошкам-то, по окошкам-то -- стяжком-то...

Бывала в деревне такая любовь -- со стяжками. Теперь лучше -разошлись, и все. Раньше годами лютовали.

С Тимохиной любовью тогда все само собой утряслось: у вдовы Поли подрос сын Колька, Николай Петрович, и стал гонять Тимофея от матери. Тимофей набычился -- к Поле:

-- Уйми сосуна!

А та вдруг залепила:

-- Пошел ты!.. Чего я, сына на тебя променяю? На -- вы-куси.

Тимофей хотел разок покуражиться, но нарвался на молодой Колькин кулак и после этого перестал туда ходить. Самое дурацкое положение настало потом: обе женщины, Поля и Гутя, вдруг подружились, и вместе смеялись над Тимохой.

-- Как там сударчик-то мой поживает? -- принародно спрашивала Поля.

Гутя смеялась:

-- На печке -- клопов давит.

Мстили, что ли.

Тимоха тогда же налетел на законную жену, но получил отпор на этот раз от своих детей.

Спроси сейчас Тимофей, зачем он идет к Поле, он не сказал бы. Не знал.

Поля удивилась.

-- Вона!.. Вот так гость. Зачем это?

-- А что? Что ты, заразная, что ли, что тебя обходить на-до? Посидим по старой памяти, выпьем вот... -- у Тимофея была с собой бутылка, он ее поставил на стол. -- Спомним былое...

-- Было бы чего!

Поля стала старая, некрасивая. Тимофей со злости поду-мал: "Она красивой-то и не была сроду". Стало вдруг жалко себя.

-- Хошь, анекдот один расскажу?

-- Вона!

-- Чего ты, как попка, заладила: "вона! вона!" Как дика-ри, честное слово. Ну, зашел... Ну и что? Глупые вы ка-кие-то, бабы, честное слово!