Дождь лил сплошными потоками, и в мутном водянистом свете осеннего дня расплывчато и бледно, мокрый и убогий, мерещился городок.
В садах, где облетели мокрые желтые листья, было пусто и холодно, по улицам блестели и дрожали сплошные лужи, вдоль тротуаров с провалившимися гнилыми досками бешено неслись мутные ручьи. Степь потонула за дождем, и казалось, что ничего нет за нею, что городок один во всем мире зачем-то доживает последние жалкие дни.
Чиж бежал по бульвару, подняв воротник пальто и шлепая калошами. Его остренькое озлобленное личико было бледно, серо и мокро, точно он плакал злыми унылыми слезами. Маленькой и одинокой маячила его крошечная фигура в мутной пелене дождя. Везде было пусто, все живое попряталось от дождя, только он один бегал и суетился, никогда еще не ощущая такого полного одиночества.
«Бегут тучи… — машинально думал маленький студент. — Идет дождь… Миллионы лет будут так же ползти тучи и идти дождь… Надо отдать калоши починить!.. Надо бежать отсюда… Я пропаду здесь!.. А может уже пропал?.. Какая там жизнь!.. Черт ее видел!.. Поехать в Петербург бы… там теперь театры, университет… А может быть, тоже идет дождь?..»
Он представил себе холодный длинный Невский проспект, вывески, мокрых извозчиков, блестящие отсыревшие панели и дома, дома без конца. Медленно и угрюмо течет мутная Нева, ползут какие-то барки, в тумане висит шпиль крепости, а в крепости сидят люди, которые мечтали о другой жизни… Они ходят из угла в угол крошечных камер, смотрят в маленькие оконца и за решеткой видят то же самое серое, плачущее небо, которое и вот тут, над головой, над степью, над мокрыми садами и мокрыми крышами унылого городишка.
«Тьфу, гадость какая!.. Непременно надо отдать калоши починить!.. Как только будут деньги, так и отдам… А то того и гляди воспаление легких набегаешь!.. А и хорошо!.. Сдохнуть уже за один раз, чтобы никогда не видать ни этой слякоти, ни туч, ни дождя… и о калошах не думать!.. Скверно!.. Жизнь проходит и пройдет… Не все ли равно в конце концов, где и как?.. Вон в Италии теперь, должно быть, солнце светит и море голубое… А черт с ним, и с солнцем, и с морем!.. В клуб, что ли, зайти?..»
Чиж свернул, по жидкой грязи перешлепал площадь и поднялся по лестнице клуба, зашарканной и затоптанной. В швейцарской никого не было, а на вешалке висела хорошо знакомая шляпа доктора Арнольди. При виде ее Чиж и обрадовался, и тоску почувствовал: хорошо все-таки, что он будет не один, но сколько уже раз он заходил сюда и так же было пусто и уныло, и так же висела эта одинокая шляпа старого скучного человека.
Окна были мутны, и по ним торопливо бежали кривые струйки воды. В зале стояли раскрытые зеленые столики и в водянистом свете тоже казались мокрыми.
Доктор Арнольди сидел в буфетной. Графинчик водки стоял перед ним, за ушами шевелились туго затянутые концы салфетки, похожие на кабаньи уши. Лицо доктора студенисто осело на грудь, глаза смотрели уныло и мутно. Нетронутая тарелка супа стыла перед ним.
— Здравствуйте, доктор! — сказал маленький студент и опять вспомнил, сколько уже раз говорил это.
Доктор Арнольди что-то пропыхтел и глазами показал на водку.
— А ну ее… И так вся душа промокла! — брезгливо поморщился Чиж, но рюмку подвинул и внимательно, даже как будто с нетерпением смотрел, как подымалась белая жидкость в стеклянной рюмочке под толстой, слегка дрожащей рукою доктора Арнольди.
— Отвратительная погода, чтобы черт ее побрал! — сказал маленький студент, чокнулся с доктором, выпил и поморщился с решительным отвращением.
— Да, —пропыхтел доктор Арнольди.
— Скучища смертная!..
Доктор промолчал.
— Удивляюсь я вам, доктор… человек вы свободный, в средствах не нуждаетесь… — начал Чиж и оборвался, вспомнив, что уже говорил это доктору.
Доктор Арнольди как будто прищурил один глаз, но ничего не сказал.
Чиж вздохнул и засмотрелся в окно, на обширный пожарный двор, расплывшийся в пелене неустанного дождя. Колокол на столбе блестел мокрым блеском, и скрученная веревка висела из него, точно с нее только что сняли повешенного. Чиж отвернулся. Почему-то вспомнилось кладбище, мокрые желтые листья, могилы… Верно, они теперь совсем раскисли от дождя!
— А скверно там! — сказал он про себя. И странно, толстый доктор, кажется, понял, о чем он говорит.
— Да, нехорошо… — сказал он.
— И как все глупо! — продолжал Чиж, наливая водки и не замечая этого. —А как вы думаете, доктор: знал Арбузов, что Михайлов застрелится, или нет?
Читать дальше