Михаил Арцыбашев: В деревне

Солнце садилось и крыши хат казались золотыми, а на дорогу и огороды ложились длинные, зеленые тени. Белые рубахи солдат и темные большие лошади странно и тревожно пестрили улицу. Корнет Черкесов, блестя лакированными сапогами, тихо шел по улице и любопытными быстрыми глазами через плетни поглядывал на дворы и огороды. Там было безмолвно и пусто. Темные окна подслеповато и загадочно смотрели на улицу, пыльными стеклами отражая лицо и белый китель Черкесова, а в зеленых огородах, молчаливо и как будто что скрывая, стояли бурьяны, гряды капусты и чуть-чуть покачивавшиеся желтые венчики подсолнухов. На дворах не видно было никого, и, казалось, что они — солдаты, офицеры, лошади — со всем своим шумом, звоном и пестротой, попали в какое то мертвое, пустое место.

Черкесов знал, почему это так: все мужики еще за два часа перед этим, когда солнце было высоко, встретили их далеко за околицей, у еле видного отсюда березового перелеска. Огромная, черная запыленная толпа стояла на дороге и над ней страшно качался и блестел лес кос, вил, дубин и топоров, насаженных на длинные свежие ручки. Потом эскадрон, клубами подымая пыль, тяжело скакал по рыхлой пахоте, на солнце, как золотые змейки, сверкали шашки, и толпа, с воем, топотом и лязгом железа, бежала в рассыпную, по низам, по болоту, по трещавшей опушке березняка. А за ней оставались блестеть в траве и пыли косы и топоры и корчились, то подымаясь, то падая, серые мужицкие фигуры, покрытые пылью и кровью.

Сам Черкесов скакал на правом фланге и со своим взводом теснил толпу к заводским постройкам, красневшим за рощей. Скакал он с увлечением, глаза у него блестели весело и жутко. Веселое охотничье чувство играло в нем так, что он даже скалил свои белые ровные зубы, точно веселый молодой пес. Но сам он не рубил. Черкесов дал честное слово своей невесте, хрупкой печальненькой барышне с темными глазами, что не будет рубить, да ему и самому было это противно и страшно. Когда перед самой мордой его лошади показывалась пыльная, седая или черная, голова, он только судорожно помахивал над ней шашкой, а когда впереди или рядом взвивалась и резала воздух чужая шашка, Черкесов сам перед собой притворялся, что не видит, как взмахивая руками, грузно и беспомощно валится в траву серая окровавленная спина.

Толпу затеснили частью на заводской двор, где стали пороть, частью в лес, а взвод Черкесова, вместе с другим, был послан занять деревню.

Сколько раз Черкесову приходилось проходить с полком по деревням. Ряды лошадей и людей стройно вступали в узкие, низкие улицы, и все заборы, ворота и перекрестки оживленно и ярко пестрели бело-красными роями визжащих мальчишек и хихикающих быстроглазых девок. Тогда бывало всегда весело и приятно, хотелось сидеть на лошади красиво и шутить. Теперь же улицы были мертвенно пусты, и только по задворкам лаяли взбудораженные собаки. Это было непривычно, странно и будило в душе что-то ищущее и тревожно жестокое.

Черкесов повернул за угол и вдруг наткнулся прямо на кучку солдат. Они стояли стеной белых рубах, спешившись, и сзади них, на поводах, чутко и недоверчиво пряли ушами высокие темные лошади.

Что-то неожиданно странное и запретно интересное ударило Черкесова по глазам. Высокий белоусый драгун из поляков, скаля зубы и ругаясь, держал за обе руки, загнутые назад, какую-то девку, а другой солдат грубо и поспешно рвал на ней рубаху и юбку. Девка молчала и билась, мотая косой и блестя голыми темными плечами.

— А, ну, ну!.. Вот здорово!.. Вали!..— с хохотом и свистом кричали солдаты.

Одну секунду Черкесов хотел броситься и закричать, но что-то жгучее и странно приятное удержало его.

— Постой, постой, пожалиста!.. Я тэбэ покажу, как у нас в Тыфлысе дэлают!..

Черный толстый драгун оттолкнул поляка и, схватив девку за связанные круглые загорелые руки, толкнул и повалил ее на колени.

— Сматры, пожалиста, так по нашему на Тыфлысе! — пыхтя бормотал татарин и, схватив девку за шею, нагнул лицом в землю. Она стояла на коленях, упершись лбом в пыль, а татарин сзади наваливался на нее. Девка коротко и пронзительно закричала и стала рваться, ерзая лицом по пыли.

— Дэржи, дэржи пожалиста! — выпучив глаза, закричал татарин. От него на несколько шагов несло горячим возбужденным потом.

Солдаты загрохотали и загикали.

Черкесов почувствовал, как в глазах у него что-то зажглось и ноги задрожали. Лица девки ему не было видно, и только круглые стройные ноги и полная загорелая спина лезли ему в глаза.