Валентин Свенцицкий - Ольга Николаевна

Ольга Николаевна осталась.

В санатории жило человек десять. Познакомилась со всеми в первый же день, но невольно сторонилась, как здоровый сторонится больных. На расспросы о болезни отвечала:

— Я совершенно здорова. Приехала отдохнуть.

Про себя она думала: «Вся моя болезнь от мужа, от детей, от дома, от скучной, бестолковой жизни… Как они не могли понять этого. Запугивали. Мучили лекарствами».

Здесь всё прошло сразу. И как хорошо, что можно жить совершенно одной…

Жаль только, что доктор запретил купаться. И усталость не проходит с дороги.

Какие бы неприятные ощущения ни испытывала Ольга Николаевна, ей казалось, что всё это от усталости. От усталости противно говорить с больными, особенно утром, когда даже голоса раздражают и хочется поскорей уйти от всех на море. От усталости тяжело и несвободно в груди; от усталости не хочется есть, а когда съешь насильно, тошнит и кружится голова. От усталости неприятный, горький вкус во рту и озноб вечером от малейшей сырости, и холодный, липкий пот ночью.

Только вечером проходило всё. Трудно было усидеть на месте. Хотелось двигаться и смеяться. И щёки горели. Каждый раз ей казалось, что вот теперь прошло всё окончательно. За ночь отдохнёт ещё больше и встанет совершенно здоровая.

Но приходило утро. И опять то же. Точно она не отдыхала, а работала всю ночь тяжёлую работу.

Она сказала доктору. Ей было легко говорить с ним. Он всегда слушал её, как будто бы каждое её слово имело какое-то особенное значение.

Велел внимательно записывать температуру. Смерила: тридцать семь и несколько десятых. Даже не посмотрела, сколько: вечером и у здоровых всегда немного повышенная температура. Через несколько дней дала ему бумажку. Но потом, смеясь, призналась, что всё написала из головы: они мерила только один раз. Доктор не рассердился. И она чувствовала, что он не может рассердиться на неё.

При мысли об этом Ольга Николаевна улыбалась и опять почему-то подумала, что он непохож на доктора.

«Надо спросить, не играет ли он на чём-нибудь? А впрочем, зачем мне это? не всё ли равно?..»

Ольга Николаевна встретила доктора на море. Они первый раз виделись не в санатории, а как простые знакомые.

Ольга Николаевна удивилась: он всегда принимает больных до двух. Должно быть, изменил часы.

Доктор остановился и сказал:

— Я шёл по шоссе и издали узнал вас по синему шарфу.

— Я не знала, что вы гуляете утром, — проговорила Ольга Николаевна, почему-то чувствуя неловкость.

— Сегодня такой день особенный. И не жарко, и тихо. У нас редко выдаются такие дни, я и сбежал, — улыбнулся он.

Первый раз он говорил с ней не о болезни, и всё казалось в нём новым. На нём мягкая серая шляпа, которая очень идёт к нему. В руках тонкий стебель розы с белым бутоном. Он, оказывается, очень высокого роста. Ольга Николаевна раньше не замечала этого.

Чтобы скрыть чувство неловкости, она говорит:

— Я давно хотела спросить вас: можно ли мне ходить в горы?

— Можно, только не надо уставать.

— Ах, я так рада. Мне надоело сидеть на одном месте.

— Пройдёмтесь немного по шоссе, — предложил он.

— Пойдёмте, — сказала Ольга Николаевна и, быстро нагнувшись, подняла две большие белые раковины.

— Вы знаете, доктор, я не могу равнодушно видеть белые раковины. У меня скоро будет полон ящик.

Доктор взял раковины, положил их бережно на свою большую ладонь и неожиданно сказал:

— Ольга Николаевна, пожалуйста, не зовите меня доктором…

Он беспомощно покраснел. И, чтобы она не обиделась на его замечание, поспешно прибавил:

— Это моё больное место… Я ведь совершенно не на своём месте. Терпеть не могу медицины. И если доктор, то поневоле.

Он говорил это так стремительно-откровенно, что Ольга Николаевна сразу не нашлась, что сказать ему.

Прошли несколько шагов молча.

— Вас зовут Андреем Владимировичем?

— Да…

— Мужа моего тоже зовут Андреем, — почти машинально произнесла она вслух. И, снова помолчав, сказала: — Вы знаете, мне всё время казалось, что вы непохожи на доктора. Я почему-то считала вас музыкантом.

Он очень удивился:

— Представьте себе, это так и есть. Больше всего я музыкант. По крайней мере, ничего не люблю так сильно, как музыку.

— А сами играете?

— Играю, но… на всех инструментах.

— Почему «но»?

— Потому что это самый дурной признак для музыканта…

И оба они смеялись, и этот разговор сразу сделал их ближе друг к другу.

— Почему же вы сделались доктором, а не музыкантом? — спросила она, чувствуя, что теперь может спросить о чём угодно и это не будет неловко.