Василий Шукшин - Калина красная

-- Да? -- оживился Егор. -- Тебе нравятся? Может, та-лант пропадает... -- Он пропел: -- Пропала молодость, та-лант в стенах тюрьмы. Давай, Любовь, наливай. Централка, все ночи полные огня... Давай, давай!

-- А чего ты-то погнал? Подожди... Поговорим.

-- Ну, начальничек, мля! -- воскликнул Егор. -- И ниче-го не сказал мне. А тихим фраером я подъехал? Да? Бухгалте-ром... -- Егор хохотнул. -Бухгалтер... По учету товаров широкого потребления.

-- Так чего же ты хотел, Георгий? -- спросила Люба. -- Обманывал-то... Обокрасть, что ли, меня?

-- Ну, мать!.. Ты даешь! Поехал в далекие края -- две па-ры валенок брать. Ты меня оскорбляешь, Люба.

-- А чего же?

-- Что?

-- Чего хочешь-то?

-- Не знаю. Может, отдых душе устроить... Но это тоже не то: для меня отдых -- это... Да. Не знаю, не знаю, Любовь.

-- Эх, Егорушка.

Егор даже вздрогнул и испуганно глянул на Любу: так по-хоже она это сказала -- так говорила далекая Люсьен.

-- Что?

-- Ведь и правда, пристал ты, как конь в гору... только еще боками не проваливаешь. Да пена изо рта не идет. Упа-дешь ведь. Запалишься и упадешь. У тебя правда, что ли, ни-кого нету? Родных-то...

-- Нет, я сиротинушка горькая. Я же писал. Кличка моя знаешь какая? Горе. Мой псевдоним. Но все же ты мне на мозоль, пожалуйста, не наступай. Не надо. Я еще не побирушка. Чего-чего, а магазинчик-то подломить я еще смогу. Иногда я бываю фантастически богат, Люба. Жаль, что ты мне не в эту пору встретилась... Ты бы увидела, что я эти деньги вонючие... вполне презираю.

-- Презираешь, а идешь из-за них на такую страсть.

-- Я не из-за денег иду.

-- Из-за чего же?

-- Никем больше не могу быть на этой земле -- только вором. -- Егор сказал это с гордостью. Ему было очень легко с Любой. Хотелось, например, чем-нибудь ее удивить.

-- Ое-ей! Ну, допивай да пойдем, -- сказала Люба.

-- Куда? -- удивился Егор.

-- Ко мне. Ты же ко мне приехал. Или у тебя еще где-ни-будь заочница есть? -- Люба засмеялась. Ей было легко с Егором, очень легко.

-- Погоди... -- не понимал Егор. -- Но мы же теперь вы-яснили, что я не бухгалтер...

-- Ну, уж ты тоже выбрал профессию... -- Люба качнула головой. -- Хотя бы уж свиновод, что ли, и то лучше. Выду-мал бы какой-нибудь падеж свиней -ну, осудили, мол. А ты, и правда-то, не похож на жулика. Нормальный мужик... Даже вроде наш, деревенский. Ну, свиновод, пошли, что ли?

-- Между прочим, -- не без фанаберии заговорил Егор, -- к вашему сведению: я шофер второго класса.

-- И права есть? -- с недоверием спросила Люба.

-- Права в Магадане.

-- Ну, видишь, тебе же цены нет, а ты -- Горе! Бича хоро-шего нет на это горе. Пошли.

-- Типичная крестьянская психология. Ломовая. Я реци-дивист, дурочка. Я ворюга несусветный. Я...

-- Тише! Что, опьянел, что ли?

-- Так. А в чем дело? -- опомнился Егор. -- Не понимаю, объясни, пожалуйста. Ну, мы пойдем... Что дальше?

-- Пошли ко мне. Отдохни хоть с недельку... Украсть у меня все равно нечего. Отдышись... Потом уж поедешь мага-зины ломать. Пойдем. А то люди скажут, встретила -- от ворот поворот. Зачем же тогда звала? Знаешь, мы тут какие!.. Сразу друг друга осудим. Да и потом... не боюсь я тебя чего-то, не знаю.

-- Так. А папаша твой не приголубит меня... колуном по лбу? Мало ли какая ему мысль придет в голову.

-- Нет, ничего. Теперь уж надейся на меня.

Дом у Байкаловых большой, крестовый. В одной полови-не дома жила Люба со стариками, через стенку -- брат с се-мьей.

Дом стоял на высоком берегу реки, за рекой открывались необозримые дали. Хозяйство у Байкаловых налаженное, широкий двор с постройками, баня на самой крутизне.

Старики Байкаловы как раз стряпали пельмени, когда хозяйка, Михайловна, увидела в окно Любу и Егора.

-- Гли-ка, ведет ведь! -- всполошилась она. -- Любка-то!.. Рестанта-то!..

Старик тоже приник к окошку.

-- Вот теперь заживем! -- в сердцах сказал он. -- По внут-реннему распорядку, язви тя в душу! Вот это отчебучила дочь!

Видно было, как Люба что-то рассказывает Егору: пока-зывала рукой за реку, оглядывалась и показывала назад, на село. Егор послушно крутил головой. Но больше взглядывал на дом Любы, на окна.

А тут переполох полный. Все же не верили старики, что кто-то приедет к ним из тюрьмы. И хоть Люба и телеграмму им показывала от Егора, все равно не верилось. А обернулось все чистой правдой.

-- Ну окаянная, ну, халда! -- сокрушалась старуха. -- Ну, чо я могла с халдой поделать? Ничо же я не могла...

-- Ты вида не показывай, что мы напужались или ишо чего... -- учил ее дед. -- Видали мы таких... разбойников! Стенька Разин нашелся.

-- Однако и приветить ведь надо?.. -- первая же и сообра-зила старуха. -- Или как? У меня голова кругом пошла -- не соображу...