Василий Шукшин - Классный водитель

Подъезжая к Настиному дому, он совсем почти сбросил газ, вылез из кабины. Мотор не заглушил.

- Так, - негромко сказал он и потер ладонью грудь: он волновался.

Света не было в доме. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь голые деревья слабо мерцающие темные окна горницы. Сердце Пашки громко заколотилось.

"Только бы собаки не было".

Он кашлянул, осторожно потряс забор - во дворе молчание. Тишина. Каплет с крыши.

"Ну, Пашка... или сейчас в лоб получишь, или..."

Он тихонько перелез через низенький забор и пошел к окнам. Слышал сзади приглушенное ворчание своей верной полуторки, свои шаги и громкую капель. Весна исходила соком. Пахло погребом.

Пашка, пока шел по саду, мысленно пел песню про восемнадцать лет, одну и ту же фразу: "В жизни раз бывает восемнадцать лет". Он весь день сегодня пел эту песню.

Около самых окон под его ногой треснул сучок. Пашка замер. Тишина. Каплет. Пашка сделал последние два шага и стал в простенке. Перевел дух.

"Одна она тут спит или нет?" - возник новый вопрос.

Он вынул фонарик, включил и направил в окно. Желтое пятно света поползло по стенкам, вырывая из тьмы отдельные предметы: печка-голландка, дверь, кровать... Пятна дрогнуло и замерло. На кровати кто-то зашевелился, поднял голову - Настя. Не испугалась. Легко вскочила и пошла к окну в одной ночной рубашке. Пашка выключил фонарик.

Настя откинула крюки и раскрыла окно.

Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.

- Ты что? - спросила она негромко. Голос ее насторожил Пашку какой-то отчужденный.

"Неужели узнала?" - испугался он. Он хотел, чтобы его принимали пока за другого. Он молчал.

Настя отошла от окна. Пашка включил фонарик. Настя прошла к двери, закрыла ее плотнее, и вернулась к окну. Пашка выключил фонарь.

"Не узнала. Иначе не разгуливала бы в одной рубахе".

Пашка услышал запах ее волос. В голову ударил горячий туман. Он отстранил ее и полез в окно.

- Додумался? - сказала Настя слегка потеплевшим голосом.

"Додумался, додумался, - думал Пашка. - Сейчас будет цирк".

- Ноги-то вытри, - сказала Настя, когда Пашка влез в горницу и очутился с ней рядом.

Пашка продолжал молчать. Обнял ее, теплую, мягкую. Так сдавил, что у ней лопнула на рубахе какая-то тесемка.

- Ох, - глубоко вздохнула Настя, - что ж ты делаешь? Шальной!..

Пашка начал ее целовать. И тут что-то случилось с Настей: она вдруг вывернулась из его объятий, отскочила, судорожно зашарила рукой по стене, отыскивая выключатель.

"Все. Конец". Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит, прибежит ее отец и будет его фотографировать. Он отошел на всякий случай к окну.

Вспыхнул свет. Настя настолько была поражена, что поначалу не сообразила, что стоит перед посторонним человеком почти нагая.

Пашка ласково улыбнулся ей.

- Испугалась?

Настя схватила со стула юбку и стала надевать. Надела, подошла к Пашке. Не успел он подумать о чем-либо, как ощутил на левой щеке сухую горячую пощечину. И тотчас такую же - на правой. У Насти от гнева расцвел на щеках яркий румянец. Она была поразительно красива в эту минуту.

"Везет инженеру", - невольно подумал Пашка.

- Сейчас же убирайся отсюда! - негромко приказала Настя.

Пашка понял, что она не будет кричать - не из таких.

- Побеседуем, как жельтмены, - заговорил Пашка, закуривая. Я могу, конечно, уйти, но это банально. Это серость. - Он бросил спичку в окно и продолжал развивать свою мысль несколько торопливо, ибо опасался, что Настя возьмет в руки какой-нибудь тяжелый предмет и снова предложит убираться. От волнения Пашка стал прохаживаться по горнице - от окна к столу и обратно. - Я влюблен, так. Это факт, а не реклама. И я одного только не понимаю: чем я хуже этого инженера? Если на то пошло, я могу стать Героем Социалистического Труда. Надо только сказать мне об этом. И все. Зачем же тут аплодисменты устраивать? Собирайся и поедем со мной. Будем жить в городе. - Пашка остановился. Смотрел на Настю серьезно, не мигая. Он любил ее, любил, как никого в жизни еще не любил.

Она поняла это.

- Какой же ты дурак, парень, - грустно и просто сказала она. Чего ты мелешь тут? - Она села на стул. - Натворил делов и еще философствует, ходит. Он любит!.. - Настя странно как-то заморгала, отвернулась. Пашка понял: заплакала. - Ты любишь, а я, по-твоему, не люблю? - Настя резко повернулась к нему - в глазах слезы.

Она была на редкость, на удивление красива. И тут Пашка понял: никогда в жизни ему не отвоевать ее. Всегда у него так: как что чуть посерьезнее, поглубже - так не его.