Александр Солженицын: Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

– Сергей Дмитрич, так, кажется? Ваша затея безумна, откажитесь. Полк ни за что не допустит.

Что-то перестали прокалывать революционные фразы. Эмиссар оседал. И этот «Сергей Дмитрич» обыденный как будто срывал угрожающую змейную папаху. И станет известно, что – не полковник.

Хотя ручка браунинга виднелась из кармана.

– А какая затея?

– Вы хотите убить императора? Здесь, в его дворце?

– Да откуда вы это взяли? Только оттого, что я социалист-революционер? – (Эти дни замечательно звучащее сочетание.)

– Но ротмистр Коцебу говорит, что ваш мандат… Вы разрешите посмотреть?

– Ну, пожалуйста.

И предъявление – первое обыденное, без эффекта. Однако на кадета впечатление сильное:

– Ваше поручение средактировано страшно, я не подберу другого слова. И что же можно подумать?

– Ну как… Принять меры, не допустить бегства. В интересах углубления революции недопустим здешний режим содержания. Если нужно, то…

– Что?

– Перевезти его в другое место.

– Это исключено. Это оскорбление полку.

От этих переговоров эмиссар не укрепился. Всё вязло. Вернулись в комнату к офицерам.

Масловский оглядывал их безнадёжно верноподданные гвардейские лбы: даже дни революции не сотрясли их собачьей верности.

Объяснил. У Совета есть неопровержимые данные, что коварно готовится бегство царя – для реставрации его. И полномочия комиссара (уже сдержанней) – пресечь такую опасность. Может быть, спокойнее – перевести царя в другое место.

Новый взрыв офицерского возмущения – и опять единодушный:

– Так вы нам не доверяете?

– Вы хотите отстранить наш полк?

Да в общем-то – и хорошо бы. Но видно, что не удастся:

– Господа, при чём тут недоверие? Если б я вам не доверял – я пришёл бы сюда не один, но привёл бы под дворцовые стены хоть целый корпус! Хоть весь матросский Кронштадт .

Кронштадтом их – как саблей по глазам, как кровью брызнуть в глаза, – откинулись.

– Кронштадт! – полосанул. Недолго и с вами справиться, только сбегать за матросами. – Но если я убеждусь, что арест произведен со всею строгостью, что охрана безупречна… М-может быть, м-может быть… – разочарованно уступал он, уже не видя, не веря успеху, – обойдёмся и без вывоза в Петропавловскую крепость.

Коцебу стоял с твёрдо-вызывающим взглядом, руку на эфес. Нет, не даст.

Старый коренастый капитан ответил мрачно и твёрдо:

– Вывезти Государя мы не дадим, хотя бы пришлось дать бой.

Всхлестнулся Масловский: а всё-таки?

– Вы отлично знаете, господа, что, если будет найдено нужным, – будет вывезен в Петропавловку и он, и вы, и кто угодно! Но может быть , повторяю, можно обойтись и без столкновения. Совет не хочет непременно столкновения. Я для того и поговорил с солдатами, чтобы убедиться… И вижу, что солдаты вполне лояльны Совету. Но я хочу понять в отношении вас…

Старшие офицеры отошли посовещаться в оконное углубление. И один из них после этого:

– Мы заняли караул тоже не так легко. Всю ночь и ещё до сегодняшнего утра Сводный гвардейский полк не хотел сменяться – не верил нам, а мы ему. И уже пулемёты расставили, чуть не дошло до боя. Так вот, и мы заняли не для того, чтобы так легко уйти. Пока мы здесь – ни бывший император, ни его семья из этих стен не выйдут. Мы будем караулить безсменно. Мы можем взять на себя обязательство, что наша смена не произойдёт без ведома Петроградского Совета. Вы удовлетворены?

– Без согласия Совета, я так понял?

Молчали.

Д-да… Приходилось удовлетвориться…

И – что же? И – только-то? Вся поездка эмиссара, весь его исторический мандат, весь его дерзкий натиск – вот только этим и кончатся? Так и зря проездил? Так и вернуться с пустыми руками?

Революционная гордость не позволяла. И стыдно перед Исполкомом.

Уже срываясь и скатываясь с достигнутой высоты, эмиссар в переворачиваниях всё же стремительно соображал: что же бы ухватить? как сохранить лицо?

И – выхватил:

– Но кроме надёжности охраны мне надо убедиться, что охраняемый – действительно тут. Вам придётся – предъявить мне арестованного.

Офицеры вздрогнули. Потемнели. С гневом:

– То есть как – предъявить ?

– Что за мысль? Да ведь хуже этого…

– Он никогда не согласится!

– Что за жестокость, и притом безцельная? Вы же не можете действительно сомневаться, что Государь тут? Что ж, по-вашему, полк станет стеречь пустые комнаты, что ли?

– Мы все его видели. Мы даём честное офицерское слово, что Государь – тут, и замкнут.