А Скалдин - Рассказ о господине Просто

Потом стыд защищается тайным смыслом - мысль о кармане сбоку к 1923 году уйдёт, сменившись мыслью о кармане на груди, совсем около сердца. Отвлечённое, идеализированное, романтическое представление о сердце станет другим, более ощутительным и пахучим (это не аромат цветов - нет довольно: уже не существует альбомов для записывания стихов).

Идею кармана в непосредственном соприкосновении с сердцем парижане выразят так: но Господин Просто в 1917 году этой идеи выразить, конечно, ещё не умел.

Мягкая шляпа Господина Просто и его коричнево-серое пальто в передней. Они только недавно отразились в полированной дверце шкафа - момент этот ненаблюдаем - способа перехода неясности в ясность никто никогда не улавливал, но дневной свет приходит в переднюю позже, чем в другие комнаты.

Пальто и шляпа сочетаются с тугими лайковыми перчатками; ладонь правой руки поглощает кабошон трости; нога занимает всю поперечину ступеньки. Ступенек двадцать, затем площадка, снова дверь, опять ступеньки, а после плиты тротуара; тротуар вместе с улицей ползёт к горе, но конца его не видно - улица заворачивает в сторону.

Какой город? Имя его к чему? Но улицы его не прямолинейны, а между влюблёнными существуют только воздушные пути. (Впрочем, ещё не время говорить о влюблённых - правильнее об одном влюблённом - в тридцать лет нужно знать, как и кого любить, но в девятнадцать приходится об этом думать и когда думаешь - можно жестоко ошибиться, т. е. вообразить).

Непрямолинейность улиц - углы ассоциируются с углами юбки - ассоциация почтя как в сновидении доходит до представления - углы улиц мешают быть скоро, юбка с её углами мешает непосредственности.

Чувство досады входит в сознание Господина Просто сначала острым углом, но затем, когда, шагая по тротуару к горе, он видит, что ближайший угол тупой, и чувство превращается в тупое.

Свидание почти назначено и назначено нехитро: он двоюродный дядя, она - такая же племянница, около неё маленькие братья и сёстры, а старший брат на военной службе, и видеть его нельзя.

Она проходит где-то там, по коридору, слегка покачиваясь или, может быть, даже подпрыгивая: возраст и упругость тела допускают подобные движения - юбка шевелится, полосы пересекаются и меняют общий рисунок ткани. Может быть, она напевает - не ткань, а "она" (в любовных отношениях слово "она" полноправно).

Досада на непрямолинейность растёт, рука Господина Просто из кармана жилета достаёт часы, глаз смотрит, голова соображает - воздушный путь равен версте - 10 - 15 минут ходьбы; углы домов и улиц выстраивают его в полчаса. В городе очень тихо - извозчиков нег.

Но полчаса преодолимы - непреодолимы досада и ассоциации: правда, карманы не ассоциированы ещё ни с чем, кроме текучей изменчивости общей композиции - несмотря на то, что Господину Просто тридцать лет и он может быть распространителен в своих представлениях, т. е., попросту говоря, уже испорчен нравственно.

Решающим моментом могло быть появление в воспоминании золотящихся кудрей надо лбом и над ушами - встряхивание головы встряхивает и их; губы, слегка накрашенные, не успели появиться и не должны были появляться, так как Господин Просто уже заблудился - в городе незнакомом и находящемся в неизвестно какой стране,- хотя и с признаками европейского комфорта,- это возможно.

II

Если бы всё знание сводилось к точному счёту! Но рябой узор булыжника не обнаруживает графического замысла создателя, и хотя бы приближённых о нём вычислений сделать нельзя. И даже пусть там были бы сплошь четырёхугольники, уложенные рядами правильными и успокаивающими представление ? всё равно большая часть домов отштукатурена, дома разных форм и величин - как сочтёшь их кирпичи?

Разумнее всего было бы спросить прохожих, чтобы они указали дорогу (ведь адрес записан в коричневой маленькой книжке на известной странице, под точной буквой алфавита - алфавит же затвержен с детства). И прохожие были спрошены, но сказанное ими спуталось. Уже нельзя сейчас установить почему. Осталось одно, как оправдание: быть может, именно в тот момент, когда встреченный господин в котелке и рыжеватом пальто объяснял с точностью геометра отношения углов и площадей и рисовал в представлении фигуры, ими образуемые,- и это было как старый школьный урок восемнадцать лет тому назад - впервые появились ноги. Не те, что толклись тогда на этих несчётных камнях, но неизвестно где находящиеся и всё же совершенно ясно видимые: они выставлялись из-под юбки менее чем по колена, но и выше под тонкой тканью обозначались как при ходьбе - упругими, округлыми и соединёнными меняющимся углом. И главное было в счёте и пропорциях - это уже не было скучным уроком школьного геометра - это светилось как второе, позднее знание - ноги не только отливались прекрасной щиколоткой и красивой ступнёй с высоким подъёмом - они создавались как правильно отнесённые к корпусу.