Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Подмосковной — 17 тысяч.

Пенсий — 16 тысяч.

На богоугодные заведения и просьбы — 10 тысяч.

Графине за границу — 160 тысяч.

Проценты за до[лги] — 73 тысячи.

На постройку начатой церкви — <115.>

Другая половина, громадная половина 300 тысяч, расходилась он сам не знал как. [2936]

Как в московском доме, так и во всех имениях он нашел людей старых, с больши[ми] семейств[ами], по двадцати лет живши[х] на счет его отца и ставящих в заслугу продолжительность срока жизни. Невозможно было изменить этого положения. Хотел ли он уменьшить конюшни в Москве, он видел старого, заслуженного кучера (важного) еще в [2937]Туретчине бывшего с покойным графом.

— Мне много лошадей, к чему мне? — говорил Pierre, полагая, что кучер войдет в его планы простоты. Но кучер почтительно говорил: «как прикажете» и «мне итти?» И на лице его выражалось огорчение и ядовитый упрек [2938]недорослю незаконному, не умевшему соблюдать свое достоинство, ценить людей и поддерживать честь дома графа Безухова. То же было с садовником, с княжн[ами], с дворецким. Pierre морщился, кусал ногти и говорил:

—Ну, хорошо, я подумаю. Всё: и конюшня, и сад, и оранжереи, и княжны — оставалось по старому, и всё независимо от воли графа жило своей старой жизнью, стоя Pierr'y половину его доходов. Прежде еще боялись, как бы он не переменил чего, но потом узнали его и старались только выказать огорчение и готовность к несчастию, в которое он безвинно ввергал их, и знали, что он всё оставит по старому. [2939]

[2940]Приехав в главные свои орловские имения, с готовым и одобренным в ложе и благодетелем (так называли великого мастера ложи) проектом освобождения крестьян и улучшения их физического и нравственного мира, Pierre вызвал к себе, кроме главного управляющего, всех управляющих имениями и прочел им свой проект и развил в длинной и умной речи свои мысли. [2941]Он говорил им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работами, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы и т. д. Некоторые из управляющих (тут были и мужики бурмистры) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их замолотом и утайкой хлеба, другие после первого страха находили забавным шепелявение Pierr'a и новые неслыханные ими слова, третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин, четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи, что с барином обойтись можно. После общей речи, Pierre с главноуправляющим каждый день занимался. Но к удивлению своему он чувствовал, что занятия его ни на шаг вперед не подвигают дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны управляющий, выставляя дела в самом дурном свете, показывал Pierr'y необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Pierre не соглашался. С другой стороны Pierre требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунскому совету и потому невозможность быстрого исполнения. Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно, он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья; но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов снятий запрещений, истребования разрешений и т. п., что Pierre терялся и только говорил ему: «да, да, так и сделайте». Прошло две недели и дело освобождения ни на шаг не подвинулось вперед. Pierre бился, хлопотал, но смутно чувствовал, что он не имеет той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело и вертеть колеса. Он стал сердиться, угрожать управляющему и требовать. Управляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодными для себя, для него, для крестьян, — сделал уступку. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов и научил крестьян притти к барину с благодарностью за его милости. Pierre разговаривал раза два с крестьянами и, расспрашивая их о их нуждах, убедился еще больше в необходимости для них затеваемых им преобразований. Он нашел в их речах подтверждение всех своих планов, точно так же, как управляющий в их речах находил охуждение и доказательство бесполезности всех планов графа. Но Pierre не знал, что в неопределенности речи народа можно найти подтверждение всему, как в словах оракула, и был очень счастлив, когда ему говорили мужики, как они век за него будут бога молить за его больницы и школы. Pierre объехал все орловские деревни [и] видел своими глазами поднимающиеся кирпичные стены новых зданий больниц и школ.