Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его ласкою и устроить себе наилучшее положение в армии. Внутренний голос говорил ему против его намерений и ему иногда казалось стыдно итти кланяться кому бы то ни было. «А впрочем нет», говорил он сам себе, «это все детские и рыцарские фантазии Ростова, которые отзываются во мне. Это пора оставить. Это хорошо ему, которому отец присылает по десять тысяч. (Я не завидую ему и люблю его.) Но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо делать свою карьеру». [2431]

Он подавил в себе это чувство ложного стыда, как ему казалось, и с решимостию отправился в Ольмюц. Он не застал в этот день князя Андрея в штабе, но тот блеск, те признаки власти и праздничного торжественного обихода жизни, которые он видел теперь в Ольмюце, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и оба императора с своими свитами придворных приближенных, только больше усилили его желание принадлежать к этому верховному миру. Он никого не знал и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти сновавшие по улицам в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах придворные и военные, казалось, стояли так высоко от него, что не хотели и не могли даже признавать его существование.

<���Князь Андрей с беспокойным любопытством вместе с другими штабными ожидал выхода Савари от императора и известия о том, чем решено будет это свидание, когда Долгоруков, всегда быстрый, веселый [2432]большими шагами почти пробежал мимо его. Он с ласковой [2433]улыбкой обратился мимоходом к князю Андрею.

— Государь отказал, — сказал он по французски, — мне поручено переговорить с Буонапарте, иду приодеться и сейчас едем. [2434]Подождите уезжать. Расскажете главнокомандующему, — и он пробежал в занимаемую им соседнюю избу. Через десять минут князь Андрей и все штабные видели, как верхами, на прекрасных лошадях, сопутствуемые русскою свитою кавалеристов, проехали по направлению к аванпостам Савари и Долгоруков, в полной генерал-адъютантской форме. Они ехали шагом, тихо и дружелюбно разговаривая, как два хорошие знакомые, встретившиеся на гуляньи. Приезд Савари и известие о предложении мира Наполеоном еще более подняли дух и без того весело расположенной русской армии. Войска продолжали итти и прошли пятнадцать верст еще вперед Вишау. После обеда еще на походе вернулся князь Долгоруков, еще более оживленный и веселый, чем утром. И, как это всегда бывает, неизвестно какими путями разнеслась молва о подробностях его свидания с Буонапарте. Буонапарте встретил его на своих аванпостах, так рассказывал князь Долгоруков, и, слезши с лошади, рядом с ним стал ходить взад и вперед по большой дороге. Он был не в мундире, а в широком, простом, сером сюртуке, тогда еще не бывшем историческим. Князь Долгоруков рассказывал и повторял несколько раз, до какой степени поразило его отсутствие всякого царского величия в этом человеке.

— Правда, видно, что это умный человек, но не более того, — говорил князь Долгоруков, — умный, хитрый и злой мещанин в успехе и больше ничего. Я понимаю, что с его маленькой, ничего не внушающей фигурой ему ничего не оставалось, как, подражая Фридриху Великому, пытаться сделать историческим этот серый сюртучек, который я сейчас на нем видел, но кажется, что нынешняя кампания положит конец истории серого сюртучка. Когда я подъехал к нему, — как говорили по крайней мере, что рассказывал князь Долгоруков, — он слез с лошади и очевидно не умел и не знал, на какой ноге танцовать со мною. Что его очевидно смутило больше всего, эта аффектация, с которой я избегал называть его государем или вашим величеством. Спросив о здоровьи государя, что было тоже весьма неловко, он, заложив руки назад, стал ходить, не глядя на меня и ничего не говоря мне. Ежели он этой тактикой думал смутить меня, то это опять не удалось ему. Так как не мы, а он требовал свидания и имел что то сказать нам, то я с совершенно спокойным духом, заложив точно так же, как он, руки за спину, мог ходить так до второго пришествия. Видя, что маневры его не удаются, он вдруг сердито поднял голову, устремил на меня свои проницательные глаза, остановился и сказал:

— Долго ли нам, граф, драться?

Я сказал, что вопрос этот нельзя решить так скоро, как он был предложен.

— Чего же хотят от меня? — вскрикнул он, желая вероятно вывести меня этим из моего спокойствия. — За что воюет со мной император Александр, чего требует он? Пусть он распространяет границы России насчет своих соседей, особенно турков, тогда все ссоры его с Францией кончатся.