Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Билибин оглянулся на Лихтенштейна и Болконского и, вздернув на одной стороне лба кожу своего лица и распустив ее на другой, как будто этим жестом приглашая их послушать, [2102]обратился к Иполиту.

— Savez vous, mon cher Kouraguine, — сказал он, — que la petite Louise se meurt de désespoir depuis que vous lui êtes infidèle, vilain Don Juan que vous êtes? [2103]

Иполит не хотел отрываться от князя Андрея, которому он говорил, как он был рад, узнав, что никто другой, а Болконский привез известие о победе, но не мог остаться равнодушным к этим словам. Лицо его радостно сморщилось и он испустил горловые, отрывистые звуки дикого смеха.

— Полноте, — сказал он, — вы всегда только о женщинах. А я так рад, что нашел этого дорогого Болконского. Мне дело есть. Княгиня З. велела мне вас привести к себе. Болконский, поедемте непременно. Она говорит, что она меня не пустит больше, коли я не приеду с вами. Вы должны ехать.

— Как же не ехать после такой важной причины, — сказал Болконский.

— Et à Vienne! — продолжал Билибин, обращаясь к Болконскому и Лихтенштейну. — Les désastres de l’armée française ne sont rien en comparaison des désastres qu’a produit cet homme parmi les femmes. [2104]

— О, я знаю этого ужасного человека, — подтвердил Болконский. Опять Иполит не мог не послушаться заводившей его руки. Он захохотал, но ему хотелось при князе Андрее показать себя более серьезным.

— À propos, — сказал он, еще смеясь и самым веселым тоном. — Savez vous la grande nouvelle: les français avant-hier sont entrés à Vienne et ont passé le pont. Voilà. [2105]

— [2106]Кто вам сказал, — поспешно спросил Лихтенштейн.

— Не помню, кажется Зомерштет.

— Вступили в Вену может быть, но не перешли мост, — поправил Лихтенфельс.

— Право не помню. Я помню, что он мне говорил, que l'entrée des troupes a été superbe. [2107]

— Pensez à l'état de Louise dans les bras de la soldatesque effrénée, [2108]— сказал Билибин. [2109]Иполит засмеялся.

— Louise... — начал он. Но Лихтенфельс перебил [2110]его.

— Конечно переход моста в Вене есть почти невозможность, но я бы желал знать ваше мнение, как военного человека, — обратился он к князю Андрею. — Какое бы движение предпринимала кутузовская армия, ежели бы Бонапарт направил ему в тыл другую половину своей армии? — Лихтенфельс сказал это с тонкой улыбкой человека, задававшего такой вопрос, ответ на который, какой бы он ни был, будет для него приятен.

Болконский находился нынешний день в том состоянии успеха, когда всё быстро понимается и всё кажется ясно и легко. Он понял улыбку Лихтенфельса. При предположении Лихтенфельса положение русской армии делалось хуже того, в котором находилась австрийская армия, сдавшаяся при Ульме. Допустив это предположение, он должен был признать либо то, что бывают такие положения, в которых капитулация бывает необходимость, либо должен был обещать, что русские войска сделают чудеса геройства, которых, вероятно, они не сделают.

— Я должен быть плохой тактик, — сказал князь Андрей, — потому что я молод. Как в нашем, так и в вашем правительстве не признается возможность быть молодым и хорошим генералом, хотя великой человек, с которым мы имеем дело, Буонапарте, очень убедительно доказывает нам противное.

— C'est ça! [2111]— одобрительно крикнул Иполит.

— Однако... ваше мнение.

Князь Андрей прямо ответил тем словом, которое было в уме австрийского дипломата, когда он предлагал вопрос.

— Ульм! — сказал он, улыбаясь. — Ульма, извините меня, я не могу себе представить ни в каком случае. Ульм и русские войска...

— И я тоже... — закричал Иполит. Он знал, что всё, что говорит князь Андрей, которого так искали все при дворе, было правда.

— Вот видите, — шутя сказал Болконский.

— Однако, какой бы был выход? — сказал Лихтенфельс, тоже улыбаясь в знак признания того, что его поняли.

— Выход? — сказал князь Андрей. Он взял лист бумаги, карандаш и нарисовал грубый план положения войск. Всё ему было ясно, легко в этот день.

— Я допускаю ваше предположение... — и он начал тем условным, французским языком, которым пишутся реляции, излагать свои стратегические мысли. Он говорил стоя, как будто всё это было так легко, что довольно было пяти минут, чтоб всё объяснить и потом пойти одеваться и ехать к тем значительным лицам, которые он должен был еще видеть нынешний день. Лихтенфельс смотрел на его бумагу и на него снизу, и в тонком, сухом лице [2112]стояла насмешка, которую не замечал Болконский. Билибин морщился. Иполит, с нахмуренным лицом, в лорнет значительно то смотрел на бумагу, то в рот говорившего князя Андрея.

— J'aurais retiré les troupes d'Auersperg, j'y aurais jeté une dizaine de mille hommes de l'armée de Krems et en fortifiant une [2113]