Валериан Скворцов - Каникулы вне закона

Шел третий час пополудни. Я наслаждался прогулкой среди полнейшего безлюдья.

Нужный дом оскорблял своим видом окрестность. Поставленная поперек пятиэтажная блочная помойка превращала бульварчик в тупик. Картонная, фанерная и дощатая дрянь, которой обили когда-то лоджии, свисала раскисающими, трескающимися и расползавшимися ошметками, обнажая залежи неимоверного старья. Жирный слой пыли сделал серыми и без того мутные стекла на окнах.

Лестница в пропахшем кошками подъезде, лишилась перил и я непроизвольно жался к исцарапанной стене с проплешинами в штукатурке. Квартира Идриса Жалмухамедова оказалась на пятом этаже и, видимо, состояла из двух объединенных, поскольку лестничную площадку перегораживала решетка с полуоткрытой осевшей створкой. Оседала, оставив на полу полукруглую царапину, створка давно и, однажды осев окончательно, застряла навсегда. Знакомое пальто-балахон, зацепленное воротником за решетку, свисало на затоптанный цементный пол. Шляпа валялась на холодильнике, выкрашенном поверх ржавчины черной краской.

Можно себе представить, во что великий график превратит новую жилплощадь в Москве, подумал я. И сколько придется Шлайну отстегнуть на ремонт этой трущобы...

Низкий женский голос в глубине жалмухамедовской берлоги нараспев читал, видимо, нечто литературное:

- Никто не видел трупиков воробьев и синиц, хотя все они исчезли. Не улетели, умерли, конечно. Куда они исчезли? Где их могилы? Они просто взяли и не родились в обычное время и в обычном месте. Как не родится, однажды, и население, род человеческий, вслед за птицами. Они тоже однажды исчезнут, не оставив трупов, то есть попросту не родятся. Не будет геноцида, холокоста, страстей-мордастей вроде трупов на улицах и по дорогам. Все случится как с птицами, никто ничего не заметит. Все перестанут родиться. Останется, конечно, какой-нибудь памятник, скажем, мавзолей в далекой чужой Москве. Но люди и я, мы уже не вернемся. Чимкент и древний Шелковый путь зарастут...

- Не хреново и даже колоссально, Викочка! Я сделаю иллюстрации, если позволишь, - сказал Идрис, когда Викочка приостановила чтение, увидев меня в дверях. И заорал уже мне: - Не хреново, старик! Я тебя два часа жду! Где тебя носит?

- Извини, пожалуйста, - сказал я, с тревогой примечая, что телефонный аппарат стоит на полу с оторванным шнуром. - У тебя телефон-то работает?

- Ну, конечно, вот ведь в чем дело! Отключили же три дня назад... Да хрен с ними, давай раздевайся, у нас есть! Это Вика Пахота... Фамилия у неё такая, майорша, то есть муж у неё майор, и наша знаменитая телезвезда... А это... это... мой друг...

- Меня зовут Бэзил Шемякин, - сказал я, снимая шляпу. - Журналист. Из Петербурга. Мы познакомились с Идрисом в самолете Москва-Алматы. Извините, что я вот так, без звонка.

- Друган и корефан, - сказал Идрис. - Не хреново. Будешь коку?

Он пошарил в нагрудном кармане потерявшего цвет, без воротника свитера, выудил стеклянный цилиндрик и лезвие в синем конвертике "жиллетт". Вытянув затычку, вытряс из цилиндрика сахаристого порошка, лезвием окучил его полоской и, протянув коктейльную трубочку, кивнул на приготовленную дозу:

- Оттянись. Вдыхай ноздрей и лови кайф. Слушаем дальше... Никто не родится... Не хреново! Викочка, Шибел ведь не мешает?

Майорша была красива. Может, она соображала ещё немного?

Я сказал ей:

- Вика, мне нужно позвонить в Петербург. Мне необходимо продиктовать материал. Как коллега, вы понимаете... Где есть телефон поблизости?

- Шэбильчик, - сказал она. - Я правильно вас назвала? Шэбильчик... У нас с Идрисом свидание. Вы, конечно, не помешаете, тут помещений завались. Но телефона нет. Чего нет, того нет... Двигайте отсюда! Я хочу сказать, двигайте отсюда к моему другу... Его зовут Исмаил Айгаков... На улице Иляева, сорок девять. У него Интернет-кафе. Оттуда весь мир перед вами! А здесь Идрис забыл заплатить за телефон...

Она, кажется, собралась зарыдать. Отвернулась, вытерла кулачком что-то возле носика, потом взяла трубочку, наклонилась к столику и, приникнув, засопела, прижав одну ноздрю большим пальцем. Идрис положил блинообразную ладонь на пробор её распавшихся над борцовской шеей волос.

- Побегу тогда, - сказал я. - До скорого!

- Давай, Шибельчик! - тихо ответил Идрис. Он жалостливо и трогательно любовался своей музой.

Такую вот явку я себе приготовил. И контактную квартиру с телефоном Ефиму Шлайну и Та Бунпонгу. Ну, что было делать?

На письменном столе владельца частного информационного агенства и Интернет-кафе Исмаила Айгакова, за который он меня усадил, лежали три факса. Два на английском: от американского посла в Алматы с приглашением поехать в Вашингтон на семинар главных редакторов газет "стран переходного периода" и из Дели с предложением полиграфического оборудования. В третьем из Москвы расписывались условия продажи прав на издание книги "Я - вор в законе". Голос самого Айгакова доносился в оставленную открытой дверь из коридора. Он вел летучку.