Н Слетов - Мастерство

Но мне наконец надоело слушать весь этот вздор, причитания и милования. Я прервал ее, сказавши:

- Трудненько ему будет теперь измерять толщины и резать шейку...

- Убийца! - завопила она вдруг так неистово, что я отшатнулся в невольном испуге. - Иуда, проклятый гад...

Она, видимо, потеряла голову.

- Что ты, Наталина, - остановил ее Луиджи слабым голосом, с каким-то удивительным выражением, - ты ошибаешься... Он предан мне и добр. Ты увидишь, как он будет ухаживать за мной.

Но она припала к нему, как бы защищая его от меня своим телом, глядя с невыразимым страхом, ненавистью и растерянностью.

- За что ты меня проклинаешь? - проговорил я, но не получил ответа.

Мы долго пробыли так все трое неподвижно, пока наконец Луиджи не пошевельнулся нетерпеливо, сказав:

- Я хочу спать. Дайте мне покой...

Спал ли он или нет, я не знаю. Но мы вышли потихоньку, оставив его одного. Наталина бросила мне на прощанье взгляд, полный угрозы.

Так прошло несколько дней, когда я мог ожидать, что Наталина вот-вот прервет молчание и оклевещет меня в глазах Луиджи, к которому мало-по-малу возвращалось здоровье настолько, что он шутил с заходившими к нему приятелями и с продолжавшим посещать его лекарем. Но я стал понимать, что когда-нибудь сумеет же Наталина остаться с глазу на глаз и выложит ему все, что у нее на душе. Кроме того, равнодушие Луиджи к обстоятельствам, сопровождавшим его несчастье, сбивало меня с толку. Даже к посещению офицера, которому было поручено расследование этого дела, он отнесся безучастно. Офицер этот, под натиском новых приятелей Луиджи, стоявших теперь у власти, арестовал целую дюжину бродяг и предлагал повесить двоих на выбор. Но Луиджи,

видя в этом насмешку над правосудием, просил оставить бродяг в покое и прекратить поиски, так как злоумышленников он и раньше не видел в лицо и теперь все равно опознать бы не мог. Когда же офицер потребовал опознания от меня, Луиджи спросил с тем странным выражением, которое он теперь по временам усваивал себе:

- Мартино, ты сможешь опознать?

- Я не уверен, - начал я, - но, если мне покажут всех...

- Нет, - прервал меня тогда Луиджи, обращаясь к офицеру, - Мартино был тогда в сильном страхе, - вряд ли будет разумно привлекать его к этому. Вы можете впасть в непоправимую ошибку.

И он настойчиво воспротивился продолжению следствия.

- Помни, ты мне ответишь за каждый волос, упавший с головы этого патриота, - сказал мне, уходя, офицер с такой угрозой, как будто я был виноват в том, что ему не удалась намеченная казнь.

Мне от этого было не легче. Во всем положении была тягостная неопределенность, которую Луиджи, казалось, умышленно поддерживал. Моя первая растерянность, глубокий ужас увидеть Луиджи живым прошли, но теперь я ожидал удара с неизвестной мне стороны. Постоянная тревога волновала меня, и я настолько устал в конце концов, что стал желать этого неизбежного разговора Луиджи с Наталиной, который сулил мне наихудшее. И я уже мирился со всем, боязнь быть выброшенным в жизнь, полную нищеты, и даже быть отданным в руки злодеев веры не страшила меня так, как жизнь бок о бок с наказанным мною богоотступником, притаившимся и замышлявшим против меня недоброе. К тому же тогда уже я прослышал о святом деле, начатом кардиналом Фабрицио Руффо, и подумывал о том, куда направить свои шаги в изгнании. Я подготовил для себя кое-какие вещи на случай бегства и оставил Наталину наедине с Луиджи, будучи уверен, что она не преминет воспользоваться этим.

Когда я вернулся, выражение лица Наталины сразу показало мне, что судьба моя решена. Она почти тотчас ушла домой, и мы остались одни.

- Не нужно ли тебе чего, Луиджи? - спросил я, чтобы прервать молчание.

- Да, поди сюда, - сказал он, - я дам тебе ответ. Постарайся запомнить его, потому что у меня нет охоты повторять это дважды. Кто бы ни был герой, поднявший на меня руку, я не хочу его разыскивать с тем, чтобы привлечь к ответу. Мое несчастье слишком велико, и лишняя виселица дела не поправит. Моя жизнь отныне может быть только в тягость окружающим. Только это и заботит меня, и если бы удар камня был посильнее и свел меня в могилу, было бы лучше. Но я остался жить и через несколько дней встану, - стало быть, мне нужно позаботиться об окончании того, с чем до сих пор была связана вся моя жизнь. Есть еще вещи, задуманные и наполовину сделанные мной; в голове моей еще звучит звук, тот, что слышишь не ухом, но мыслью. И, может быть, я дам ему прозвучать для всех. Понемногу я постараюсь привыкнуть к работе на ощупь, - это нужно, Наталина права, и, быть может, если глаз уже не союзник мне в работе, то тем острее станет слух. Мне теперь нужен помощник, а не нянька, и я принимаю твое предложение. Я буду тебя учить. Но помни, что слова мои остаются в силе: я никогда тебя не назову своим учеником.