Олег Слободчиков - Нечисть

- Все? - вопросительно взглянула Ведмениха на старушку.

Та отмахнулась от ее вопроса, как от назойливого гнуса:

- Все!

- Тогда наливай! - скомандовал старик и поставил свой стакан на середину стола. - Мне сразу полный!

Я хотел разлить всем поровну, но не удержался, наполняя стаканы, и старику налил больше, чем другим. Как нежного, трепетного птенчика, он обхватил стакан пригоршней из узловатых пальцев и, желая быть в центре внимания, что-то нечленораздельно забормотал, заохал, стал засовывать в стакан пальцы и брызгать вокруг себя, увлекаясь и входя в раж, как актер на сцене. Едва он сбросил сапог, чтобы проделать то же самое ногами, - я кашлянул. От кашля зазвенела посуда.

- На болотах всегда так пьют! - сказал старик, оправдываясь.

- На болотах и будешь пить так... С сучком в дупле, - прохрипел я, сдерживая рвущуюся с языка брань. - А здесь по-людски надо.

Праздничное настроение у старика испортилось. Он без удовольствия заглянул в свой стакан и стал ждать команды, когда выпивать, тыча вилкой в соленый рыбий хвост. Лесник нахмурился. Ведмениха заерзала на стуле. Домовой недовольно поводил длинным носом, а Хромой безнадежно пытался что-то сказать.

- Помянем нашу Марфу, что ли? - вздохнула старушка и брезгливо коснулась стакана губами, тут же запив его запахи квасом.

Старик вылил в себя водку, закрыл глаза, наблюдая, как катится она по пищеводу. Лесник хмуро высосал налитое и, подобрев, стал закусывать. Молодая чета, опрокинув стаканы, молча отставила их. Жена сорвалась с места, бряцая спичками, выскочила на крыльцо и жадно задымила. Молчание становилось неловким и тягостным.

Ведмениха, обращаясь к Леснику, попыталась завести культурный разговор. Он понимающе покивал ей и тайком вытащил из кармана причудливый сучок, похожий на детородный орган, отшлифованный и усовершенствованный до удивительного сходства. Ведмениха покраснела, но, боясь прослыть рутинисткой, восхищенно всплескивала руками. Ездившие в город рассказывали, что там все стены обклеены голыми бабами и мужиками, а на работу и в общественный транспорт пускают только в презервативах.

У старика клокотало в горле. Душа его просила веселья, а жесткие правила трапезы вызывали громкое урчание в животе. Он ерзал на скамейке и таращил глаза в облупившийся потолок. Вошла жена Домового, обдав всех табачным смрадом, села и покосилась на пустой стакан. Домовой еще угрюмей нахмурился.

Я посмотрел на старушку, сидевшую напротив меня. Голова ее подрагивала, кожа на шее висела складками, руки были грубы. Как ни ведьмачь, а возраст не скроешь. Если бы она шалила у моря, я не мог бы не почувствовать всего этого, тиская конопатую девку.

Молодая бабенка, жена Домового, еще пару раз сбегала покурить на крыльцо. Это ей надоело, а курить за столом я не позволял. Домовому наше застолье тоже было явно не по душе.

- Ты вот что, - сказал он мне, вставая. - Займи бутылку - мы со стариком сами Марфу помянем. Гулять так гулять, - добавил, пожимая плечами.

Я взглянул на старушку, та не знала, как поступить. Я протянул ему через стол нераспечатанную бутылку. Смердящая табаком бабенка вскочила, ухмыльнулась, показав черные корешки зубов. Лицо старика просияло, он сорвался с лавки, на ходу засовывая в карман свой стакан и пряник. Они хлопнули дверью и прошли под окнами в обнимку, радостно горланя:

А мы жить будем, а мы гулять будем,

Ну а смерть придет - умирать будем!

Хромой посидел с грозным видом, не притрагиваясь к водке, попил кваску, поковырял ложкой в закуси, поднялся, багровея лицом, и что-то пытался сказать. Невысказанные его слова стояли у него поперек горла. Помучившись со своим непослушным языком, он вздохнул, поднялся и выпалил без запинки:

- Так-то вот!

В голосах увлеченно беседующих о современной культуре появились сдержанные, но спорные нотки. Мы со старушкой взглянули друг на друга. Я с ходу выпил три стакана квасу, икнул и запил киселем.

- Как Марфа-то померла, - задумчиво сказала мне через стол старушка, сын-то, отец твой, вроде как засовестился: могилу выкопал, крест вытесал. Этого, - кивнула на стакан с водкой, - ни-ни! Пойду я однако! - поднялась она. - Царствие небесное моей подружке. Ее хоть сын похоронил. Мне и надеяться не на кого. Разве что ты не бросишь, - всхлипнула с намеком. - Тут недавно один запойный удавился - рядом со стариком жил. Так мужики, из петли его не вынув, поминали до упаду. Я картошку продала, туристов наняла, едва закопала, бедного. А то уж попахивать стал в петле.