Алексей Смирнов: Мавзолей

...Остановились на жребии.

Притащили однорогий шлем; его хозяин внешне отличался от земного прототипа только рогом на лбу и очень в связи с этим гневался (прототипу в своё время пожелали, чтобы вырос у него на лбу рог). В шлем побросали бумажки - не менее ( в эфире всё возможно) миллиона; на каждом из клочков было кратко изложено то или иное видение мирового устройства.

Маршалы и сотники застыли в предвкушении счастливого билета. Притихли полки и обозы, угомонились герои сказок и басен, замолчали персонажи пьес и мыльных опер. Горнисты и трубачи изготовились играть. С невозмутимым видом главарь, страдавший почему-то дальнозоркостью, отставил ладонь и страшным голосом огласил содержание записки. По сомкнутым рядам прокатился вздох неудовольствия - то была вполне предсказуемая реакция. При таком изобилии возможностей и вариантов трудно было ждать, чтобы какой-то из них, пусть самый совершенный и универсальный, устроит всех и каждого в отдельности. В частности, приверженцы идеи, по которой во главу угла ставилась необходимость, сделали попытку оспорить сам способ принятия решения - выбор, дескать, неприлично случаен и лишён внутренней логики. Зато взгляд главнокомандующего, которым тот наградил смутьянов, логики лишён не был, и недовольным пришлось смириться с неизбежностью - то есть с тем, за что они сами и ратовали.

4

Мы вернулись, нас осталось трое - Олаф, Илларион и Каспар Караганов, ваш покорный слуга. Болезнь у всех троих была одна - мавзолей, и этот недуг связал нас прочнее кровных уз. За годы, прошедшие с времён нашего отрочества, мы познакомились с десятками легенд и саг, посвящённых мавзолею. Эти предания во многом противоречили друг другу, но в некоторых вопросах отмечалось согласие. Так, с большой долей уверенности можно было утверждать, что мавзолей не всегда был таким, каким его привыкли видеть. Самая первая пирамида, воздвигнутая Наследником, была гораздо меньше и предназначалась для хранения Слова. Однако в дальнейшем Совет интервенции решил расширить ее внутреннее пространство, чтобы там мог поместиться сам Наследник. По всей вероятности, его решили сохранить в качестве генофонда - на случай, если реальность Армагеддона исхитрится взять верх над прочими реальностями и историю придётся начинать сызнова.

Такой поворот событий представлялся вполне возможным. С первых же дней вторжения как оккупантам, так и аборигенам пришлось распрощаться с утопической идеей мирного сосуществования миров. Конечно, в одной из академий восторжествовало именно это направление - речь идет об идее, м не нужно об этом забывать, а равные права для всех идей были гарантированы конституционно. Но в остальных военно-медицинских академиях главенствовали совсем иные принципы. Общим в них было только одно: какую бы идею ни претворяло в жизнь то или иное лечебно-боевое учреждение, какие бы цвета в нем ни царили - тёмные, светлые или полутона, людей везде ждала одна и та же участь: непрерывное лечебно-профилактическое воздействие. Чтобы они, не дай Бог, не сочинили ещё каких-нибудь миров и героев - места отчаянно не хватало. Очень скоро человечество преобразовалось в рудимент, поскольку не имело больше возможности порождать жизнеспособные образы. Оно уступило жизненное пространство собственному вымыслу и постепенно растворилось в сложных философских системах, утопических проектах, религиозных догадках и овеществленном сквернословии. И в основании всего перечисленного лежала военно-медицинская академия как фактор объединения и залог стабильности. Жребий оказался не так уж плох: военно-медицинская диктатура, как выяснилось, наилучшим образом соотносится с требованиями тьмы и света в равной степени.

Разумеется, случались конфликты - я об этом уже говорил. И не только случались - им не было видно ни конца, ни края, но за всю их историю никто не осмелился посягнуть на основополагающий принцип обновлённого бытия.

Нам повезло, и повезло именно благодаря очередному конфликту. Дело в том, что вскоре после нашей стычки с бдительным Гермесом парк, в котором находилась пирамида, перешел под юрисдикцию консерваторов. Эти последние свято держались традиций и осуществляли военно-медицинскую диктатуру, в каждой мелочи следуя первоисточнику. Бежать удалось лишь нам троим; остальных постигла судьба, обычная для пациентов классических академий. Олаф подался в зону с обратным течением времени, и к моменту написания этих строк остался прежним, каким мы его помнили, - беспечным сорвиголовой с легкой формой олигофрении. Он, как и мы, был верен мечте о мавзолее и казался живым воплощением идей экзистенциализма и солипсизма. Его наивная воля, настоянная на простительной умственной неполноценности, упрямо рвалась вперёд, не зная в самозабвенном полете препятствий и не подозревая о существовании границ. Илларион, породистый внешне и хорошо развитый физически, добрался до угодий Заратустры, где прошёл полный курс лечения под присмотром древнегерманских божеств. Мне повезло, наверно, меньше: я попал в довольно странный округ, где попеременно осуществлялись все возможные идеи без исключения. Уж не знаю, чьему мыслительному процессу был обязан мир появлением такого гибрида, но школа жизни получилась неплохая. Вылеченный от одного недуга, я тут же начинал лечиться от предыдущего лечения, и, когда оказался в числе немногих счастливчиков, кого сочли возможным выписать, решительно не знал, ни кто я такой, ни где я нахожусь.