Алексей Смирнов: Мираж

Глава первая

МИРАЖ - 3

КАБАЛА

... свободная воля это ничто...

Мартин Лютер, "О рабстве воли"

Было бы безумием предоставить человеку "свободно" принимать какие бы то ни было решения.

Лев Шестов, "На весах Иова"

На исходе дня маги разбросали близ моего жилища маисовые зерна. Удобная точка отсчета. Можно взять и другую - какая разница, если твоими устами говорит Бог. Кому же еще говорить? "Знайте же, что ни один волос без ведома Моего не упадет..." То-то же. А мы, несмышленыши, занимаемся оправданием добра.

Когда я наступил на одно из зерен, оно вошло мне в стопу и в своем подъеме достигло глотки. Она и сейчас полыхает огнем. Мне тяжело говорить. Мираж сгущается перед глазами и зовет. Больше оазис меня не дождется. Я торжественно обещаю это ликам святых, глядя в безжизненные глаза великомучеников Серена и Виктора, угодников Льва и Мартина, Райце-Роха чудотворца, святого Карлоса - сей причислен Братством к лику святых единственно из страха перед магами. По случаю я зажег пред образами свечи, и тени пляшут на полированном корпусе "Горгоны".

А им плюнь в глаза - все Божья роса! "Давать имена - дело человеков, так отнеслось к названьицу Его Святейшество в одной из проповедей. - Важны дела, а не слова. Именуют же диавола, врага рода человеческого, Люцифером".

Меня заносит, я перескакиваю с пятого на десятое, но так происходит часто, когда звучит монолог без надежды на будущих слушателей. Это просто дурная, не так давно приобретенная мною привычка разговаривать самому с собой. Скоро надобность в диалогах - хвала Василискам - отпадет вовсе. Уже сейчас любому известно, чего можно ждать от соседа, что у него там такое творится в глубинках заячьей души. А если неясно с соседом - ничего страшного, ясно с другими, и вряд ли сосед с оказией удивит чем- нибудь новеньким.

... Иногда вспоминается светлое. Оно приходит, когда не ждешь, не спросясь: так, недавно оно коснулось меня, сокрытое в порывах холодного ветра, тянувшего тучи в поводу, а солнце отчаянно отбивалось и проигрывало. Что-то растворилось во мне крупинкой реактива, достаточно сильной, чтобы на миг окрасить все сознание в прежний, умерший цвет. Мелькнула жаркая, залитая солнцем площадь, побелевшее майское небо, праздничная вода, дальний городской пляж. Прежние, ушедшие голоса невнятно позвали и исчезли вновь. Белые рубашки с короткими рукавами. Причал, катера, на которых можно прокатиться, а можно и нет. Мороженое. Его я могу купить и теперь, и я покупаю в надежде охладить палящий внутренний зной и развеять мираж, но толку от этого чуть. Порой выскочит глупая мысль: вот то забытое, маленькое эскимо - оно бы покончило с наваждением одним спасительным леденящим ударом, но где оно, в каких, некупленное, растаяло далях? И даже ветер, сулящий скорое ненастье, был не страшен тогда: приходилось, весело охая, нестись опрометью в ближайшую подворотню или прямо домой, и не виделось в нем ничего скверного. Но нынче ветер - даже тот, что подарил мне на днях радость былого света, - секундой позже предстал скотиной-хозяином, вышвыривающим белый день за порог, точно собаку.

Вот так я разговариваю с собой, потому что прочим уже заранее все понятно и они, перекормленные страхом, не хотят понимать ничего сверх, а если кто-то что-то еще не понял обо мне, так это я сам, приходится жевать и пережевывать жвачку в поисках тайного вкуса.

... Василиски объявились как-то все сразу. До поры до времени они попадались в толпе поодиночке или малыми группами, и на них никто не обращал особого внимания, благо хватало уже безумных сект и психов вообще, город кишмя кишел сумасшедшими, так что новинка помраченного разума - секта Покаянное Братство - оставалась в тени. Они не проповедовали на перекрестках, не клеили афиши, не обещали исцелить больных. Они просто существовали и мало-помалу множились, но по-прежнему молча вышагивали в людских потоках, сновали в метро, не страшась запятнать белоснежные одеяния, - погруженные в себя, поглощенные какой-то, казалось, одной неотступной мыслью. И старались ни с кем не встречаться взглядом. Дальше началась политика. Вокруг царила неразбериха, и опять же никто не удивился, когда представитель секты очутился в парламенте. Заграница отреагировала более живо: там тоже доставало забот, но внезапное появление в органах власти сектантов смутило тамошнее общественное мнение. Я говорю об их органах власти, ибо к тому времени Покаянное Братство было представлено и там. Настоящую тревогу забили позже, когда ничего поделать было нельзя. Ряды секты множились с каждым днем. Это касалось не только власть имущих, но и простых смертных. Теперь уже ясно, что в погоне за правом пореже каяться и раскрываться в Момент Истины каждый член секты был заинтересован в привлечении как можно большего числа неофитов. Вдобавок это вело к неуклонному движению вверх по иерархической лестнице, венчала которую немногочисленная каста собственно Василисков, внушавших необъяснимый страх своим видом, манерой говорить, смотреть, передвигаться. Число их оставалось неизменным.