Алексей Смирнов: Пикник

Мама с облегчением вздохнула и обратилась к мальчику, который ступил на порог кухни:

- Сынуля, ты пойдешь на лужок? Разведем костер, пожарим колбаску...

Тот пожал плечами и молча прошел на свое место: высокий табурет, обитый клеенкой.

- Естественно, он пойдет, - вмешался папа, с равнодушным усилием прожевывая еду. - Не здесь же ему оставаться. Он же со страху помрет. Мы вернемся, а тут лежит такой трупик холодненький, весь в пятнышках. И двери с окнами заколочены, на всякий случай. Чтобы привидения не лезли.

При свете дня сын держался увереннее.

- Привидений не бывает, - возразил он и ковырнул омлет, специально для него приготовленный.

- Неужели? - с набитым ртом удивился папа. - Чего же ты боишься?

- Невидимого.

- О да, - папа закивал, будто китайский болванчик. - Это блестящий выход из положения. Оппоненты повержены, крыть нечем, совесть чиста.

Мальчик, привлеченный красным, потянулся за кетчупом. К отцовской иронии он уже привык настолько, что совсем не реагировал на нее. Кроме того, он не понял, кто такие оппоненты.

- Корзинку возьмем? - спросила мама.

- Угу, - отец уже почти покончил с яичницей.

- А которую?

- Среднюю, - сказал отец после секундного размышления. - У которой ручка обмотана.

- Тогда я начинаю паковаться, - мама встала из-за стола, не допив чай. - Я думаю, надо взять хлеб, сыр, упаковку сосисок... или две?

- Одну, - папа махнул рукой. - Обожраться там, что ли?

- Замечательно, - приговаривая, та стала выгружать продукты из холодильника. - Огурчики, конечно, помидоры... лук положить?

- Не надо лук, - поморщился муж. - Мы же не настоящий шашлык будем делать - куда он нам? Мы же так, отметиться.

Они еще долго совещались, отбирая одно и отвергая другое.

- Я во двор пошел, - сказал сын и вышел из-за стола, не дожидаясь ответа.

Ему никто и не стал отвечать.

Мальчик немного постоял на крыльце, потом соскочил на дорожку и замешкался при виде Кресла Смерти. Это был обыкновенный шезлонг, очень старый и ветхий, дышавший на ладан. Он принадлежал еще бабушке мальчика, папиной маме - принадлежал так давно и прочно, что она, приезжая на дачу, буквально срасталась с ним. Кресло, казалось, невидимой трансформацией конфигураций подстраивалось под бабушку. В результате наступала пусть неприглядная, но несомненная гармония, не позволявшая посторонним помышлять о Кресле; они приходили на пляж, бабушка наполовину раздевалась, оставаясь во фланелевом трико и многососковом, сегментарном лифе, доходившем до пупа. Раздевшись, она осторожно вливалась в услужливую полотняную форму. С доброжелательным торжеством она взирала из Кресла, посверкивая черепашьими очками; папа носил ей соки в китайском термосе. Потом бабушки не стало, и кресло простояло все лето завернутым в целлофан и перехваченным бечевкой. Однако ровно через год о Кресле вспомнили; мальчик до сих пор ощущал неприятную дрожь, которая застигла его при виде мамы, усевшейся в шезлонг, как будто теперь была ее очередь в нем сидеть - с этого момента он и превратился в Кресло Смерти.

Но мне-то еще рано умирать, подумал вдруг мальчик и, решившись прервать зарождавшуюся традицию, сел в Кресло. Ему стало очень удобно, и он на какое-то время забыл про обыденные огорчения.

И хочется замереть, думал он, и остановить все, как мечталось Фаусту, о котором он слышал от папы - нетерпеливого и жадного до преждевременного просвещения; и хочется видеть день и ночь, не колеблемые ни слабейшим ветром, хочется гладить непотревоженные яблони, и тянет расцеловать капусту, и благословить чумовых котят, и пожелать счастливого пути грузовому поезду. А те Маяки, что орут со всех дач, хочется врубить еще громче, потому что и они, по незнанию, делают то же важное дело. И хочется, чтобы белый мяч, забытый на тропинке, так и лежал, пока не прискачут четыре всадника из Страшной Суперкниги, но чтобы он и после - лежал.

Ветер трепал вывешенные полотенца и в клочья разметывал мечтавшийся штиль.

Вышла мама, в руках она держала резиновые сапоги.

- Надень на всякий случай.

- Сама-то в босоножках, - надулся сын. - Не хочу я их надевать, у меня в них носок сбивается.

- Надень, тебе сказано! - та повысила голос. - Никто не собирается сидеть с тобой, заболевшим, день-деньской. Ты посмотри на небо!

Мальчик задрал голову. Мелькало солнце; кучевое облако наслаивалось на легкое, перистое; последнее было меньше и казалось, что это оно скользит за первое, а в небесах разворачивается иллюстрация к задачке на относительность движения из школьного учебника: поезд стоит, поезд идет, оба идут.