Владимир Солоухин - Большое Шахматово

Впечатления от прогулок и наполняют строки стихов.

Есть в дикой роще у оврага

Зеленый холм, там вечно тень.

***

Я шел к блаженству. Путь блестел

Росы вечерней красным светом...

***

Белый конь чуть ступает усталой ногой,

Где бескрайняя зыбь залегла,

***

Тишина умирающих злаков,

Эта светлая в мире пора,

***

На небе зарево. Глухая ночь мертва,

Толпится вкруг меня лесных дерев громада.

***

Я восходил на все вершины,

Смотрел в иные небеса,

Мой факел был и глаз совиный,

И утра божия роса.

***

Ищу огней - огней попутных

В твой черный, ведовской предел.

Меж темных заводей и мутных

Огромный месяц покраснел...

Его двойник плывет над лесом

И скоро будет золотым.

Тогда - простор болотным бесам,

И водяным, и лесовым...

. . . . . . . . . . .

И дальше путь, и месяц выше,

И звезды меркнут в серебре.

И тихо озарились крыши

В ночной деревне, на горе.

***

Иду, и холодеют росы,

И серебрятся о тебе,

Все о тебе, расплетшей косы

Для друга тайного в избе.

***

В сыром ночном тумане

На красный блеск огня,

На алые герани

Направил я коня.

Не знаем, только ли мечтаемое или уже и реальное в этих стихах о тайной любви, расплетающей косы в избе, и о избушке с геранями в сыром ночном лесу (а почему бы и нет), но круги шахматовских прогулок все ширятся и ширятся, пока не приводят однажды молодого поэта, красивого и романтично настроенного юношу, стройного наездника, этакого принца и рыцаря шахматовских холмов, на высокую гору в той стороне, где обычно садилось шахматовское солнце, где горели обычно вечерние зори над темным зубчатым лесом. Блок в прозе описал нам это знаменательное мгновенье.

"Мы опустились на дно оврага, Серый перепрыгнул через ручеек, бежавший среди камней по желтому песочку, и вскочил на крутой откос по другую сторону; тут шла дорога, по которой я никогда не ездил прежде. Серый тоже не знал, куда повернуть - налево или направо, и остановился. Я пустил его шагом в ту сторону, которая, по моему соображению, уводила дальше от дома...

...Я сразу почувствовал в этой дороге что-то любимое и забытое и стал думать о том, какие здесь будут летом высокие злаки, желто-синие ковры ивана-да-марьи и розовые облака иван-чая... Я был уже совершенно во власти новых мест... Я увидел, что то, что казалось мне рощей, было заброшенным парком, очевидно, при каком-то именьи. Мне захотелось объехать его кругом, и я поехал рысью вдоль ограды из стриженых елок.

Вдруг направо от дороги, за несколькими бревнышками, перекинутыми через канаву, показалась дорожка, которая шла в гору между высоких стволов елок и берез. Я пустился по ней и, достигнув ее высшей точки, очутился перед новой громадной далью, которая открывала передо мной новые равнины, новые села и церкви.

Парк обрывался, начались ряды некрестьянских строений и большой плодовый сад, весь в цвету. Среди яблонь, вишен и слив стояли колоды для пчел, ограда была невысокая, забранная старыми, местами оторвавшимися тесинами. Здесь царствовала тишина, ни из деревни, ни из усадьбы не доносилось ни звука.

Вдруг пронесся неожиданный ветер и осыпал яблоневый и вишневый цвет. За вьюгой из белых лепестков, полетевших на дорогу, я увидел сидящую на скамье статную девушку в розовом платье, с тяжелой золотой косой. Очевидно, ее спугнул неожиданно раздавшийся топот лошади, потому что она быстро встала, и краска залила ее щеки; она побежала в глубь сада, оставив меня смотреть, как за вьюгой лепестков мелькало ее розовое платье".

Все тут немного романтизировано. О парке, например. Это теперь парк действительно заброшен, а Менделеев был хорошим хозяином и хозяйство содержал в порядке. Его хватало и на это, и на свою науку, и на то, чтобы подняться из Клина на воздушном шаре для наблюдения за солнечным затмением (приземлился он в местах Салтыкова-Щедрина в Спас-Углу Тверской губернии), и на то, чтобы производить сельскохозяйственные опыты.

Наверно, мог молодой всадник предполагать, что приблизительно он находился около Боблова, а не гадать - куда это он попал и заехал, в какое такое заброшенное именье? Все же семь верст не бог весть какая даль, и живет там, в Боблове, друг деда Бекетова ["Дмитрий Иванович играл очень большую роль в бекетовской семье. И дед и бабушка мои были с ними дружны. Менделеев и дед мой вскоре после освобождения крестьян ездили в Московскую губернию и купили в Клинском уезде два именья по соседству: менделеевское Боблово лежит в семи верстах от Шахматова, я был там в детстве, а в юности стал бывать часто. Старшая дочь Дмитрия Ивановича Менделеева от второго брака Любовь Дмитриевна стала моей невестой. В 1903 году мы обвенчались с ней в церкви села Тараканова, которое находятся между Шахматовом и Бобловым"], и виден из Шахматова высокий холм, и велись там разговоры о Боблове, и Любочка Менделеева с Сашурой Блоком еще детьми вместе гуляли в Петербурге в университетском саду под присмотром нянь. Менделеев еще как встретится с Бекетовым, так и спросит: "Ну, как ваш принц поживает? А наша принцесса..."