Александр Солженицын - Дилогия Василия Гроссмана

А дальше его гнетут страхи - и незнание, кто же выступал против него, и что говорили, и что теперь с ним сделают? Теперь, в окостенении, он по нескольку дней не выходит из дома, - ему перестали звонить по телефону, его предали и те, на чью поддержку он надеялся, - а бытовые стеснения уже и душат: уже "боялся управдома и девицы из карточного бюро", отнимут излишки жилой площади, член-корреспондентскую зарплату, - продавать вещи? и даже, в последнем отчаянии, "часто думал о том, что пойдёт в военкомат, откажется от брони Академии и попросится красноармейцем на фронт"... А тут ещё и арест свояка, бывшего мужа сестры жены, не грозит ли тем, что и Штрума арестуют? Как всякий благополучный человек: ещё и не сильно его тряхнули, ощущает же он как последний край существования.

А дальше - вполне советский оборот: магический доброжелательный звонок Сталина к Штруму - и сразу всё сказочно переменилось, и сотрудники кидаются к Штруму заискивать. Так учёный - победил и устоял? Редчайший пример стойкости в советское время?

Не тут-то было, Гроссман безошибочно ведёт: а теперь следующее, не менее страшное искушение - от ласковых объятий. Хотя Штрум упреждающе и оправдывает себя, что он - не такой же, как помилованные лагерники, тут же всё простившие и проклявшие своих прежних сомучеников. Но вот уже опасается бросить на себя тень жениной сестры, хлопочущей об арестованном муже, его раздражает и жена, зато весьма приятно стало благоволение начальства и "попадание в какие-то особые списки". "Самым удивительным было то", что от людей, "ещё недавно полных к нему презрения и подозрительности", он теперь "естественно воспринимал их дружеские чувства". Даже с удивлением ощутил: "администраторы и партийные деятели... неожиданно эти люди открылись Штруму с другой, человеческой стороны". И при таком-то его благодушном состоянии это новоласковое начальство предлагает ему подписать гнуснейшее сов-патриотическое письмо в "Нью-Йорк таймс". И Штрум не находит силы и выверта, как отказаться, - и безвольно подписывает. "Какое-то тёмное тошное чувство покорности", "бессилия, замагниченность, послушное чувство закормленной и забалованной скотины, страх перед новым разорением жизни".

Таким поворотом сюжета - Гроссман казнит сам себя за свою покорную подпись января 1953 по "делу врачей". (Даже, для буквальности, чтобы осталось "дело врачей", - анахронистически вкрапляет сюда тех давно уничтоженных профессоров Плетнёва и Левина.) Вот кажется: теперь напечатают 2-й том - и раскаяние произнесено публично.

Да только вместо того - гебисты пришли и конфисковали рукопись...

(C) А. Солженицын.

1 "Новый мир", 1999, No 1.

2 "Новый мир", 1952, No 7 - 10.

3 Липкин Семён. Сталинград Василия Гроссмана. Мичиган, "Ардис", 1986.

4 Источник: "Вестник архива Президента Российской Федерации", 1997, No 1.